Эзопов язык в русской литературе (современный период)

Була я на веселому співі із Ганью, із мамою, із татом, а хата моя покрашана на червоним, а верх чорним, а мамина также так як моя, а Насьця ни була на весілі, а була на свому полі в хати из Питром, а Ганиська була на весілі але шлюбу ни дали59.

[Я была на веселой свадьбе60 с Ганей, матерью, отцом; но мою хату покрасили красным, а крышу – черным, с хатой матери случилось то же; а Настя на свадьбе не была, а была на своем участке в хате с Петро, а Ганиска была на свадьбе, но ее замуж не выдали]61.

В этом письме использована комбинация двух кодов. Первый из них – простая ассоциация (а о втором коде поговорим в следующем разделе). Вместо А используется элемент Б, потому что существует некоторое частичное сходство между А и Б. В другом письме из деревни Дубица (Брест-Литовск, Беларусь) говорится, что «цветут соседние деревни», в других «деревни зацвели». В обоих случаях это указание на то, что деревни горят. Пожар, цветы, красный цвет метафорически близки. Поняв это, мы легко поймем, что «хата, покрашенная красным» из письма про Ганю выше, – это дом, побывавший в пожаре. «Крышу покрасили черным» – дом сгорел дотла.

При этом письма из разных деревень и в разные лагеря часто используют один и тот же выбор замен, и поэтому мы можем говорить скорее не о случайных метафорах, а о кодах, которые передавались горизонтальным образом (и это роднит эзопов язык остарбайтеров с языком офеней). Например, «серые голуби» – это стандартное обозначение немецких солдат (цвет мундиров которых был серый), самолеты – это «птицы», а «гостинцы» – бомбы. Весьма часто в разных письмах воздушные налеты шифруются через метафору музыки и музыкальных инструментов. Сравните два текста. В 1944 году из лагеря остарбайтеров были написаны два письма. Первое – в украинскую деревню Дрогичину, второе – в деревню Блудень возле Брест-Литовска:

Новостей таких нет, оно только что вечера ест у нас два музыканты играют одни на английской гармонии, а другой на американской62, то аже страх.

Бывает даже и белым днем танцуем и слушаем музыку. Здесь так танцуют как у нас в Лозове, только игра сложена с много раз больше инструментов чем у нас дома63.

Такой тип кода был распространен и в переписке советских граждан со своими родственниками, уехавшими из СССР. Так, например, в 1980‑х годов одна сестра писала другой в США письмо и, желая рассказать про академика Сахарова и его ссылку в Горький, написала в тексте мелкими буквами «сл. чел. [‘сладкий человек’]64».

Обратите внимание, что во всех этих сообщениях только кода почти никогда не бывает достаточно. Читатель должен догадаться, что в предлагаемом ему тексте есть скрываемая информация. Роль маркера в первом цитируемом письме про музыкантов отведена слову страх. Если бы автор письма писал о настоящих музыкантах, то упоминание страха было бы в таком тексте совершенно неуместно. Во втором письме маркером оказывается не конкретное слово, а контекстуальная избыточность – слишком подробно описываются танцы (и подчеркивается, что танцуют днем, что для работающих людей невозможно), а также навязчиво упоминают большое количество музыкальных инструментов. А в письме про Сахарова маркером оказался уменьшенный размер букв и странное сокращение.