Эзопов язык в русской литературе (современный период)

Для исследователей русской литературы за рубежом цензурных ограничений этого рода не существовало, но существовали и существуют другие, почти столь же непреодолимые трудности. Основное препятствие состоит в том, что понимание ЭЯ основывается на доскональном знакомстве со всей идиомой живого русского языка, более того, на совершенном знании всех сторон русской культурной жизни, в том числе и тех, чье существование официально замалчивается или отрицается (цензуруется), на основании сложной и изменчивой шкалы взаимоотношения официальных и неофициальных субкультур внутри национальной культуры. Это знание эмпирически доступно всем проживающим в стране, но его почти невозможно получить из публикуемых исследований, лингвистических, социологических и т. п., – таков порочный круг, порождаемый цензурой107.

7. Именно в силу своей немногочисленности работы, относящиеся к ЭЯ, широко известны всем читателям, заинтересованным в данной проблематике, их скудная библиография кочует из справочника в справочник, из статьи в статью.

Собственно говоря, список работ, посвященных проблеме ЭЯ в русской литературе в целом, ограничивается двумя энциклопедическими статьями, причем обе скорее намечают проблематику, чем предлагают анализ. Однако история вопроса и очерк проблематики даны в них с наибольшей полнотой, какая только возможна в рамках энциклопедической статьи. Это обзоры, написанные В. П. Григорьевым для «Краткой литературной энциклопедии» и Рэем Пэрротом для Modern Encyclopedia of Russian and Soviet Literature108. Все остальные авторы толкуют ЭЯ лишь в связи с творчеством отдельных писателей или, попутно, в связи с историей издательского дела, журналов и цензуры в России.

7.1. Большая часть работ группируется вокруг двух основных тем: народническая и революционно-демократическая литература 1860–1870 гг., в первую очередь творчество Салтыкова-Щедрина, Чернышевского и деятельность журналов радикального направления, и сатира 1905–1907 гг., представленная главным образом в сатирических журналах.

Имеются отдельные наблюдения над элементами эзоповского стиля в литературе XVIII века, начала XIX века, у Пушкина, но об ЭЯ, как он понимается в данной работе, в принципе можно говорить, лишь начиная с 1860‑х гг., соответственно, нас особенно интересуют исследования, посвященные этому и позднейшим периодам109.

7.2. Революция сняла цензурные ограничения на изучение творчества писателей-радикалов XIX века, а советская власть поощряла исследования в этой области как элемент широкой пропагандистской кампании по созданию идеологической базы для нового режима.

Началась работа по подготовке изданий Некрасова, Салтыкова-Щедрина, Чернышевского и других писателей этого ряда. Эзоповские тексты изучались и комментировались, при этом многие критики полагали, что проблема ЭЯ в русской литературе может быть решена в рамках традиционной экзегетики. Образцом такого наивного подхода могут служить рассуждения известного большевика Ольминского, который предлагал современным читателям читать произведения Салтыкова-Щедрина «вместе с человеком, знающим прошлое», так как в них «много намеков на тогдашние события»110. Примитивное понимание ЭЯ привело Ольминского к идее создания «Щедринского словаря»111. Подобный подход к ЭЯ как к примитивному шифру доминирует в советском литературоведении. Даже автор солидного исследования «Язык сатиры Салтыкова-Щедрина» А. И. Ефимов, тонко анализирующий семантику щедринских текстов, местами склоняется к той же однолинейной дешифровке, «переводу» лексики (особенно главы 1–3)112.

7.3. Ценной стороной работ К. И. Чуковского о Некрасове, шестидесятниках и сатирической журналистике времен первой революции, В. Е. Евгеньева-Максимова и М. В. Нечкиной по истории русской журналистики, А. И. Ефимова и С. А. Макашина о Салтыкове-Щедрине, группы саратовских ученых (Е. И. Покусаев, Б. И. Лазерсон, Л. Я. Паклина) о Чернышевском, Л. А. Евстигнеевой о журнале «Сатирикон» и ряда других с точки зрения ЭЯ является накопление большого фактического материала. К сожалению, лишь в немногих из этих исследований сделаны попытки если не типологического подхода, то хотя бы простой классификации эзоповских приемов в творчестве отдельных писателей.

8. Вероятно, первым, и до сих пор самым значительным, опытом в этом направлении следует считать два небольших исследования Чуковского: «Эзопова речь» (заключительная часть книги «Мастерство Некрасова») и «Тайнопись „Трудного времени“» (об эзоповском романе Василия Слепцова)113. Можно к этому прибавить, что первую попытку классификации эзоповских произведений «по приемам» Чуковский предпринял еще в 1925 г. в книге «Русская революция в сатире и юморе»114.