Эзопов язык в русской литературе (современный период)

4. «Один эзоповский язык чего стоит! <…> Как это трудно, изнурительно, почти погано!» – писал М. Е. Салтыков-Щедрин91. Вообще, инвективы в адрес ЭЯ часты в русской литературе, критике и даже в литературоведении. Так, редкое упоминание ЭЯ в советских источниках обходится без присовокупления цитаты из статьи Ленина «Партийная организация и партийная литература» (1912):

Проклятая пора эзоповских речей, литературного холопства, рабьего языка, идейного крепостничества! Пролетариат положил конец этой гнусности, от которой задыхалось все живое и свежее на Руси92.

Почему так ругался Ленин, понятно: для него ЭЯ был средством проводить «через препоны и рогатки цензуры – идею крестьянской революции, идею борьбы масс за свержение всех старых властей»93. Что он понимал под литературой, становится очевидным из того факта, что в графе «профессия» в опросных листках он имел обыкновение ставить «литератор». Ленин говорил о политической полемике и пропаганде. Для него как практического политика ЭЯ был вынужденной уловкой, обойтись без которой было бы желательно. Но вот современный Ленину публицист совершенно иного направления, В. В. Розанов, тоже обрушивает на ЭЯ громы и молнии, связывая его с трусостью, с низменностью духовных запросов русской интеллигенции, презрительно называет ЭЯ «фигой в кармане»94. Фактически Розанов лишь продолжает традицию критики ЭЯ с моральных позиций, начатую задолго до него Достоевским (см. Глава VII), подобно тому, как в наше время такое же осуждение ЭЯ звучит в публицистике Солженицына95.

4.1. Осуждение ЭЯ с позиции политика или моралиста оправдывается многими историческими причинами, но вот отказ многих критиков, исследователей литературы от анализа ЭЯ, их предвзято отрицательное отношение к этому факту литературной жизни представляется парадоксальным даже в исторической перспективе. Приведем характерное высказывание авторитетнейшего критика щедринской эпохи, Д. И. Писарева:

…Щедрин всегда смеется от чистого сердца, и смеется не столько над тем, что он видит в жизни, сколько над тем, как он сам рассказывает и описывает события и положения; измените слегка манеру изложения, отбросьте шалости языка и конструкции, и вы увидите, что юмористический букет окончательно выдохнется и ослабеет. Чтобы рассмешить читателя, г. Щедрин <…> пускает в ход грамматические и синтаксические salto mortale96. (Подчеркнуто мной. – Л. Л.97)

Любопытно, что критик социалистического, утилитаристского направления в форме упрека перечислил как раз все основные элементы текста, создающие наклонение писания и индивидуальную манеру автора.

Не все выражали это так откровенно, как Писарев, но вообще в дореволюционной русской критике господствовало отношение к ЭЯ как к инородному по отношению к литературе элементу, заведомо снижающему художественное качество произведения. Как видно из вышеприведенной цитаты, даже само мастерство писателя во владении ЭЯ бралось на подозрение как недостойное подлинного художника и лежащее вне серьезного искусства качество. Эстетическая неполноценность ЭЯ была презумпцией для критиков разных направлений. Патетической риторике «смелой» ювеналовой сатиры отдавалось предпочтение перед «рабской» сатирой эзоповской. Скабичевский, далекий от писаревского радикализма критик, писал:

У Щедрина талант к сатире, так сказать, скоропреходящей. Нарождается недолговечный тип самодуров – г. Щедрин бьет самодуров; нарождаются ташкентцы – г. Щедрин бьет ташкентцев… Это типы минуты. Пройдет данный момент, – и сатира г. Щедрина теряет свою соль, становится достоянием археологии98.