Эзотерическое подполье Британии. Как Coil, Current 93, Nurse With Wound и другие гениальные сумасброды перепридумали музыку

Когда TOPY разросся и переехал в Брайтон, Браун почувствовал, что дела изменились к худшему: появились деструктивные замашки, запугивание и приказы, отравляющие быт любой крупной организации и разрушающие подлинную сплоченность. «Дал о себе знать менталитет толпы. Кто-то впадал в немилость, и собиралась стая, постепенно вытесняющая этого человека из круга, – вздыхает он. – TOPY пал жертвой иерархической системы. Дженезис провозгласил себя лидером, а окружение его поддержало. От него хотели и ждали этого, и Дженезис, сознательно или нет, взял на себя роль вождя. Все шло к этому довольно долго, со множеством подковерных игр, тайн и манипуляций – в общем, печальная картина. Крушение иллюзий было неизбежным. Все, что я считал вдохновляющим и волшебным, деградировало. Я начал отдаляться от группы, как и они от меня». Когда в 1991 году он покинул TOPY и вернулся в Лондон, Джеймс Мэннокс привел его в буддийский кооператив. Браун подружился с Тибетом еще до переезда, нарисовав Калки для задней стороны Thunder Perfect Mind. Он участвовал и в записях альбома, во время которых познакомился с Дугласом Пирсом, предложившим ему играть в Death In June.

«Мне нравилось чувство юмора Тибета, – говорит Браун, вспоминая их первую встречу. – Он постоянно рассказывал какие-то шутки, одну за другой, часто до изнеможения… Вообще я не очень люблю шутников, поэтому длинные, запутанные истории Тибета казались мне одновременно веселыми и пугающими. Он много пил, предпочитая „Егермейстер“. Был очень самоуверенным и критиковал определенные вкусы в музыке, кино и литературе, что поначалу меня отпугнуло. Тибет не умеет быть безразличным: если ему что-то не нравится, он это ненавидит! Он очень страстный. У него квирное, в чем-то кэмпистское чувство юмора. В общем, настоящий милашка». На выступлении Current 93 в Mean Fiddler он познакомился с Бэлансом. Они сразу же подружились, Браун стал ходить со Слизи и Бэлансом в гей-клубы Heaven и FF, часто оставаясь на ночь у них в Чизике. Клуб FF, которым управлял бойфренд Алмонда Марк Лангторн, славился обилием наркотиков. «Это место привлекало множество маргиналов из гей-сообщества, – вспоминает Браун. – Люди там не спали неделями. Музыка всегда была очень громкой, бит стоял такой, что сковывало дыхание. Диджеи прекрасно представляли себе состояние публики и пользовались этим: в одну минуту вы прыгали под квадратный бит, а в следующую вас всасывало в какую-то кривую червоточину. Алмонд часто бывал там, обычно мы находили какой-нибудь закуток и тряслись там, а к нам подходили перевозбужденные приятели, горбатые гоблины и трансвеститы с заячьей губой, раздувавшие ноздри и предлагавшие попперсы или еще экстази. Мы торчали там до тех пор, пока Бэланс больше не мог держаться на ногах или Слизи не начинал опасаться, что он при смерти».

«В то время мы жили на полную катушку, – соглашается Дрю Макдауэлл. – Постоянно триповали, принимали экстази, кислоту, все что угодно. Большую часть времени мы проводили в клубах, но не в тех веселых клубах, где играл эйсид-хаус, а в разных уродских местах со стремной публикой. Бывали ночи, когда было непонятно, где заканчиваешься ты, а где начинается кто-то другой. Довольно страшно, скажу я вам. Впрочем, это было по-своему вдохновляюще: кто-то начинал нести какую-то чушь, другой подхватывал, а через месяц это превращалось в песню Coil. Такая жизнь не могла не сказаться на музыке. Суть Coil в том, что все это действительно было прожито. Бэланс не оторван от мира: он впитывает его в себя как губка, все, что происходит вокруг него, превращается в музыку. Я даже не могу назвать это способностью, поскольку он ее никак не контролирует. Это врожденная черта, благодаря которой родилось много удивительного, хотя не знаю, насколько это здоровое качество».

По ночам в Чизике они не спали и делали совместные рисунки, передавая по кругу лист бумаги и добавляя каждый свои детали. «Однажды вечером мы больше обычного упоролись кокаином, особенно зверским МДМА и еще бог знает чем, и поехали домой, потому что Бэланс был не в себе, – рассказывает Браун. – Мы не понимали ни слова из того, что он несет: его речь звучала словно запись, то замедляясь, то ускоряясь. Это было очень странно, так как в его словах чувствовалась уверенность: не то чтобы он пытался говорить, но не мог, – он явно что-то говорил, только не нам. Вернувшись домой, мы помогли ему подняться по лестнице и уложили в кровать, а я сел рядом. У Бэланса было что-то вроде припадка: казалось, он то возвращался в младенческое состояние, то метался по кровати обезумевшей птицей, пытающейся взлететь, но не в состоянии оторваться от земли. Это было похоже на психическую эпилепсию, будто бы глубоко внутри он жил какой-то иной жизнью, жизнью животного. Своего рода шаманское путешествие к истокам, спровоцированное наркотиками».