Равноденствие псов
Иногда следует совершать странные и необычные поступки, чтобы выбить ум из привычной колеи. Тогда перед вами откроется великий мир.
Магия любит голодных.
«Равноденствие»[74]
проявило обратную сторону каждого: современных дикарей, нацистов-гиков, диванных оккультистов, гопников, аутичных нойз-рокеров, пива, что на вкус было словно моча. В причудливом движении обратной логики (или просто из-за дурацкой ошибки) «Равноденствие», наиболее значимое мероприятие постиндустриальной сцены, на самом деле прошло в ночь летнего солнцестояния, 21 июня 1983 года, в Кооперативе лондонских музыкантов в Камдене, проигнорировав весеннее и осеннее равноденствие. Казалось, они боролись с восходом солнца ночным лунным ритуалом, оккультной операцией во славу тьмы. Начало 1980-х стало эпохой третьего современного магического ренессанса после конца XIX века и поздних 1960-х годов, поскольку совпало множество способствоваших тому культурных обстоятельств. Сочетание растущего чувства беспомощности и разочарования в политике, окрепшего при Тэтчер, сужение допустимых образов жизни, эрозия социальных связей и повсеместное употребление рекреационных наркотиков, подсвечивавших бесконечно податливую природу реальности, привели к тому, что часть населения желала «запрограммированного изменения сознания в групповых условиях», как описали бы это в ОТО. Саморазрушительная энергия была перенаправлена в панковские ритуалы, концентрировавшие недовольство. Тайные общества и подпольные ячейки вновь активизировались, поскольку стратегии ухода от цензурирующих лап государства становились все более необходимыми наряду с альтернативными способами устраивать события и интерпретировать информацию.В 1983 году постиндустриальный андеграунд достиг своего пика: кассетные лейблы, концерты и фэнзины росли как грибы после дождя. «1980–1985 годы были потрясающими, – соглашается Уильям Беннетт. – В творческом отношении они были очень насыщенными. Лондон кишел интересными людьми, мы постоянно давали концерты, публика их ждала и предвкушала. Это было нечто совершенно новое как с точки зрения содержания, так и в музыкальном плане. Когда-нибудь все это откроют, как испанцы открыли ацтеков и инков. Но, продолжая историческую аналогию, чем дольше это будет скрыто от посторонних, тем лучше». «Отличное было время, – говорит Филип Бест. – Особенно если ты сбежал из дома и тебе 15 лет. Кого бы я ни встретил, у всех имелся чокнутый проект или мутная затея, практически без исключения связанная с сексом, смертью и каким-нибудь уникальным личным кинком. В дальнейшем большинство подобных вещей коммодифицировали, и они стали для индустриальщиков общим местом. Но тогда, на протяжении по крайней мере нескольких месяцев, возможным казалось вообще все, и многие, кто застал это время, вынесли из него что-то ценное».
Ворчливый засранец Стэплтон все это ненавидел. «Везде сплошные синтезаторы, а я терпеть их не могу, – говорит он. – Никогда ими не пользуюсь. Только Химан играл на них на первом альбоме, но это все. Я не имел отношения к той сцене. Знаю, со стороны кажется, будто это не так, но тогда я все еще был полностью поглощен Европой, и весь индастриал считал полным дерьмом. Мне не нравилось абсолютно ничего. Фозергиллу тоже. Он никогда не считал, что у нас есть что-то общее с Throbbing Gristle или любой другой из этих групп».
И все же благодаря работе Throbbing Gristle, задавшей планку всем остальным, возникли бесчисленные фэнзины и кассетные лейблы, стремившиеся задокументировать поток немузыкального искусства, в которое TG первыми вдохнули жизнь. Одним из наиболее интересных кассетных лейблов был основанный Гэри Левермором Third Mind. «Я узнал о Nurse With Wound из журнала