Ф. И. О. Три тетради

Так и Цветаева (никто так Пушкина не любит, как она):

Мне имя Марина,
мне дело – измена,
я легкая пена морская.

У Пушкина волна, у нее пена. «Измена» у нее – не имя, а дело. Пушкин исчезнет как звук, Марина – как пена, как андерсоновская русалочка. Мне очень нравится это «мне имя»; оно позволяет избежать потустороннего «меня зовут»… кто зовет? куда зовут? Я их не знаю. Меня «они» никуда не «зовут»: сами-то они без имени! «Мне имя» – дело другое – выпало, выдалось, случилось, пришлось. Но дальше заносчиво. «Мне имя Марина». Подумаешь, Марина. Как подумаешь, так все… К тому же часто все от перевода (неправильного, кривого, косого).

6. А вот действительно хорошее имя: Аноним. На «А» начинается и всегда во всех каталогах книг ли, картин ли стоит на первом месте. Но подписываться им совсем почему-то не хочется. А почему? Вольтер опубликовал же «Кандида» анонимно, и все знали, что это он, даже лучше, чем если бы подписал; знали его, как говорят французы, как белого волка. Опять же как волка ни корми, он в лес…

А не определить ли мне жанр этого текста так: «в огороде бузина, а в Киеве дядька», или «с пятого на десятое». По-французски: «от петуха к ослу», какие-то Бременские музыканты получаются. Еще мне «из-под пятницы суббота» нравится, но это скорее про одежду, чем про кожу. Хотя имя ведь и одежда, причем многослойная.

По-французски еще можно «застегнуть Петра и Павла».

23 марта

1. Вернемся к ребенку, родившемуся в Институте гинекологии и акушерства на Большой Пироговской улице, у которого так и нет пока имени. Хотя, как мы уже заметили, не у него одного. Вот, к примеру, первые 99 (!) глав «Жизнеописания Тристрама Шенди»… Только в сотой главе герой получает наконец имя.

«Нет, нет, сказал мой отец Сюзанне. Я встаю. – Поздно, закричала Сюзанна, ребенок черен, как мои ботинки. – Трисмегистус, сказал мой отец. Но подожди, ты подобна дырявому сосуду, Сюзанна, добавил мой отец, и не сможешь донести Трисмегистуса в голове, не расплескав его вдоль всей галереи. – Ах вот как?! прокричала Сюзанна, второпях хлопнув дверью. – Если донесет, пусть меня пристрелят, сказал мой отец, соскочив в темноте с кровати и хватаясь за штаны…» И вот уже бежит, несется служанка Сюзанка по длинной галерее, стараясь не расплескать Трисмегистуса… но пока она бежит, имя, как вода из дуршлага, вытекает на пол.

Да, имя такая вещь странная, стоит его произнести, и как будто существует кто-то. За именем живое подтягивается. Такая вещь имя – бросовое, неважное, водянистое, плеск, шум. Игрушечное, а вместе и волшебное. Назовут и пиши пропало. То есть наоборот. Вот и уже помянутые Анатолий и Елена склонились над колыбелью… «Родной, что насчет имени тебе сказать, даже не знаю».

Далее идет описание внешности девочки: волосы такие, лоб такой, «губки» такие, «девка моя негритенок», «врач говорит, что она цыганка» (ну вот, собрала Елена для своего чада все образы «другого» воедино). А вот из записки подруги: «Поздравляю Медведкову с Медведковой-Ярхо» – как в воду глядела. Узнаю по ходу дела (то есть разбирая эту акушерско-гинекологическую переписку), что родилась эта безымянная пока (черная, синяя, курносая и толстая) цыганка с пуповиной на горле. Значение (предрассудок): дети, которые не хотят рождаться. А мать опять за свое: «Дочка – маленькая Ярхо. А какие у тебя предложения насчет имени?» И опять: «Сейчас 10.30 вечера. Вся палата дремлет, а мне не хочется. Где ты сегодня проводишь вечер? А я лежу и думаю, как же мы все-таки назовем дочь? Ты мне ни разу не сказал свое мнение. Все отшучивался. Что тебе Анна совсем не нравится? А к Катьке ты тоже плохо относишься? У нас в палате уже все с именами».

Толя пишет Лене: «Ну вот ты и мама, а я папа. И есть у нас теперь человек-два-уха. Ты ее уже видела? У нее все на месте? Она красивая? Да, все забывал тебе написать: число, как сказала Неля, самое счастливое у французов. Учти, француженка! Кстати, подумай, как назвать. Ко мне уже все пристают – как зовут? Я отвечаю: человек-два-уха».

И вот в последнюю минуту, перед самым выносом, записью, закрытием, выпиской, отец наконец созрел: «По поводу имени: мне нравятся имена Элла, Ляля (Оля) и Аленка (Елена)». Из этих трех мать выбрала второе: Ляля (Оля). Причем именно в таком порядке. И стала девочка, о которой тут косвенно идет речь (ибо книжка эта не про нее, а про имя), Лялей на все свое долгое дошкольное детство, и лишь в школу пошла «Оля Ярхо». Хотя по возвращении из школы домой и до самой смерти матери в 2011 году она оставалась «Лялей».