Ф. И. О. Три тетради

1. Я получила от отца эти воспоминания в 1994 году (ему – 65 лет), по почте, в Париже. В конверте, присланном из Сан-Диего, где папа жил уже два года, лежал сложенный во множество раз, неразрезанный длиннющий лист бумаги, каких в природе не существует. Где он только такой достал? Свиток (сверток) или складень. Воспоминания доходили до выпускного вечера. Как я ни упрашивала его продолжить этот текст, он этого никогда не сделал (только добавил несколько развернутых ответов на мои конкретные вопросы). Главную цель своего рассказа папа определил как желание разобраться в своем «еврействе». И вот что он там, в частности, писал: «Не помню, когда я узнал о своей национальности (именно так! „еврей“ – национальность). В нашем доме не было ничего такого, что могло идентифицировать нас как евреев. Родители не соблюдали никаких еврейских обычаев, традиций, не отмечали еврейских праздников, у них не было книг на идише, не говоря уже об иврите. Я не был обрезан на восьмой день после рождения. Между собой отец и мать говорили, как правило, на русском языке и лишь изредка, когда не хотели, чтобы я понял, о чем они беседуют, переходили на идиш, который оба хорошо знали. Много лет спустя, когда я расспрашивал мать обо всем этом (отца уже не было в живых), она объяснила мне, что, во-первых, поскольку мы жили в русской среде, они хотели вырастить меня как „русского“, а во-вторых, в те времена учить ребенка еврейскому языку и держать дома книги на идише было небезопасно. Так или иначе, но я вырос и жил евреем только по паспорту».

Текст моего отца кажется мне настолько замечательным, что мне трудно остановиться, хочется привести его здесь целиком. Но нельзя. Он не мой. Да к тому же и довольно длинный. Так что я могу его здесь лишь пересказать, процитировав несколько отрывков. Очень быстро из этого текста становится понятным, что при полном отсутствии еврейской религии и языка и почти полном культуры… Все же на моей памяти была трудоемкая, сложная, колдовская, вечно что-то заблаговременно фарширующая бабушкина кухня, словно вобравшая в себя все, чего было нельзя, поглотившая и примирившая и религию, и культуру, и через названия блюд язык – фаршмак, гефилтефиш; а также некоторое количество отдельных слов, таких как кишен тухес, азохенвэй, шлимазл (я), и краткие, обрывочные рассказы, из которых я не понимала ничего, как, например, (с гордостью) о том, что «любая русская девушка была рада прийти к нам в дом в субботу зажигать свечи, только лишь ради того, чтобы поесть нашего белого хлеба». Помимо отметки в паспорте, вторым, если не первым и не главным, признаком еврейства была фамилия.

2. Вот тут начинаются сложности. Все начинает двоиться и троиться, и так далее, до бесконечности. Папу моего папы – моего дедушку Нёму (которого и дедушкой-то мне назвать трудно, ибо умер он за десять месяцев до моего рождения, то есть даже до моего зачатия) звали по паспорту Вениамин Иосифович Ярхо. Так мне всегда и казалось. Но вот папа сделал мне (помимо воспоминаний) еще один подарок – отдал мне то, что сохранилось от семейного архива. Я теперь (карантин мне в помощь) эти страницы и читаю, и постепенно узнаю, что за этим именем скрывалось на самом деле. А на самом деле (хотя существует ли это «самое дело» или и это иллюзия?), то есть по свидетельству о рождении, звали дедушку Нёму – Биньямин Иоселевич-Невахович Ярхо. Это свидетельство о рождении, вот оно, приведу его полностью:

Свидетельство № 150

(копия в учебное заведение)

Дано сие мною Слуцким и Несвижским раввином по просьбе Иоселя-Неваха Ярхо для представления в учебное заведение в том, что в метрической книге о родившихся евреях по городу Слуцку за 1897 год под № 174 имеется запись следующего содержания: 1897 года сентября 23 (Тишри 9-го) в городе Слуцке, у отца и матери Слуцкого общества Иосель-Невах Гиршев Ярхо; жена Хиена, дочь Биньямина, родился сын, коему при совершении обряда обрезания 30 сентября (16 Тишри) того же 1897 дано имя Биньямин.

В уверение сего подписью и приложением казенной печати свидетельствую. Город Слуцк апреля 7‐го дня 1909 г., Слуцкий и Несвижский раввин А. Эшманъ.

Сверял помощник городского старосты А. Миткевич.