Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников

князя Мещерского; правда, она называет такое отношение "странным", удивляется "недружелюбности". В мемуарах В. В. Тимофеевой (Починковской), Летковой-Султановой более определенно показано, чем объяснялось это

"неодобрение": передовая молодежь сурово осуждала поворот писателя в сторону

охранительных сил, его связь с такими деятелями, как Победоносцев, Катков, Суворин. Победоносцев подчеркивал, что некоторые страницы в "Братьях

Карамазовых" написаны по его "указаниям". Сам Достоевский писал

Победоносцеву: "Действительно имею, что сказать - и именно как Вы бы

желали..." {Ф. М. Достоевский, Письма, т. IV. М., 1959, стр. 103.} Больно думать, что этот холодный и злобный мракобес, чье леденящее прикосновение

замораживало все живое, наложил свою печать на произведение такого писателя, как Достоевский.

Е. Леткова-Султанова рассказывает, что молодежь ставила в упрек

писателю его ретроградство и славянофильство. Достоевский занимал в

общественной и политической жизни того времени большое место, и молодежь не

могла не отзываться на его слова и приговоры. Писателю ставили в вину его

националистические высказывания, его обвинения поляков и евреев, отношение к

балканской войне. Молодежь отвергала его проповедь "союза царя с народом

своим".

Вспоминая Пушкинскую речь писателя, Е. Леткова не умалчивает, что

призывы к смирению, скептическое отношение к "гордым" героям - скитальцам и

отрицателям - вызывали у молодежи дух протеста "Я слушала и злилась. Ирония, с какой Достоевский говорил об Алеко, мучила: левая молодежь "встала на дыбы"

от слов Достоевского". "Время было боевое, и молодежь была беспощадна".

Воспоминания Летковой показывают, с каким ожесточением кипела

идейная борьба, сталкивались страсти при обсуждении романов Достоевского, публицистических статей, "Дневника писателя".

Встретила осуждение и поддержка Достоевским православной церкви,

скомпрометировавшей себя прислужничеством самодержавию.

Достоевский писал о монастыре - как оплоте спасения, убежище от

неправды века, а И. Е. Репин возмущался - "И что за симпатии к монастырям".

Репин писал тогда свою картину "Крестный ход в Курской губернии". Церковь

изображалась им как орудие подавления мысли, с церковью было связано

духовное и социальное рабство, темнота и униженность народа - это было прямо

противоположно тому, что писал Достоевский. Л. Толстой говорил в 1883 году

Русанову о Достоевском последних лет его жизни: "У него какое-то странное

смешение высокого христианского учения с проповедованием войны и

преклонением пред государством, правительством и попами" {"Лев Толстой об

искусстве и литературе", М. 1958, т. 2, стр. 105.}.

Но было бы неправильно рассматривать Достоевского этих лет только как

литературного выразителя реакционных идей. В одном из писем Победоносцеву

Достоевский делится наблюдениями своем литературном положении: "Человек, пишущий зауряд против европейских начал, компрометировавший себя навеки

"Бесами", то есть ретроградством и обскурантизмом - как этот человек <...> все-

21

таки признан молодежью нашей, вот этой расшатанной нигилятиной и проч.?"

{Ф. М. Достоевский, Письма, т. IV, М. 1959, стр. 109.}

Русское общество проявило глубокую объективность и справедливость в

отношении к Достоевскому. Передовые умы не могли отдать реакции великого

писателя, они видели, что в его произведениях заключены такие мысли и страсти, которые не могут согласовываться с мертвящей "победоносцевщиной".

Есть интересные воспоминания о Достоевском журналиста и литератора

Е. Н. Опочинина, относящиеся к 1879-1880 годам. Опочинин рассказывает, в

частности, о своей беседе со священником отцом Алексием, ретроградом,

деятельным служителем православия.

Алексий, как он предстает в записках Опочинина, - своеобразная

личность. Он собирался в Китай, чтобы проповедовать там Евангелие и обращать

китайцев в православие. Готовясь к поездке, он написал довольно много икон, на

которых распространенное в Китае изображение младенца Будды сближалось с

младенцем Христом.

- А не будет это как бы обманом? - спросил автор воспоминаний.

"- Нет, - говорит. - Какой же тут может быть обман?

Однако вздохнул и тихо вымолвил:

- Для истины, для ее проповедания - всякие пути дозволены".

Опочинин подумал, что, вероятно, отец Алексий признал бы

"дозволительными" и костры и пытки, практиковавшиеся прежде для

проповедования и утверждения "истины".

Этот священник высказал молодому литератору свое мнение о

Достоевском, которым раньше увлекался, чуть не мудрецом считал, а потом стал

осуждать с изуверской категоричностью:

"Вредный это писатель! Тем вредный, что в произведениях своих

прельстительность жизни возвеличивает и к ней, к жизни-то, старается всех

привлечь. Это учитель от жизни, от плоти, а не от Духа. От жизни же людей

отвращать надо, надо, чтоб они в ней постигали духовность, а не погрязали по

уши в ее прелестях. А у него, заметьте, всякие там Аглаи и Анастасии

Филипповны... И когда он говорит о них, у него восторг какой-то чувствуется...