Читаем Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников полностью

шаги авторов: он еще принял его за вещий сон, пророчивший венцы и капитолии.

Так, решаясь отдать роман свой в готовившийся тогда альманах, автор его

совершенно спокойно и как условие, следующее ему по праву, потребовал, чтоб

его роман был отличен от всех других статей книги особенным типографским

знаком, например - каймой {2}.

Впоследствии из Достоевского вышел, как известно, изумительный

искатель редких, поражающих феноменов человеческого мышления и сознания, который одинаково прославился верностию, ценностию, интересом своих

психических открытий и количеством обманных образов и выводов, полученных

путем того же самого тончайшего, хирургически острого, так сказать,

психического анализа, какой помог ему создать и все наиболее яркие его типы. С

Белинским он вскоре разошелся - жизнь развела их в разные стороны, хотя

довольно долгое время взгляды и созерцание их были одинаковы.

А. Я. ПАНАЕВА

Авдотья Яковлевна Панаева (Головачева) (1819-1893) - талантливая

беллетристка 40-50-х годов, автор одного из самых ярких произведений русской

мемуарной литературы - "Воспоминаний", представляющих подробный рассказ о

людях, создававших "Современник", о Белинском, Некрасове, Чернышевском, Добролюбове, Тургеневе и т. д. Достоевский в ее воспоминаниях выступает как

писатель с преувеличенной верой в собственную гениальность, что и служило

предметом насмешек редакционного кружка.

ИЗ "ВОСПОМИНАНИИ"

94

Панаев в своих "Воспоминаниях" рассказывает об эффекте,

произведенном "Бедными людьми" Достоевского, и я об этом не буду

распространяться {1}. Достоевский пришел к нам в первый раз вечером {2} с

Некрасовым и Григоровичем, который только что вступал на литературное

поприще. С первого взгляда на Достоевского видно было, что это страшно

нервный и впечатлительный молодой человек. Он был худенький, маленький, белокурый, с болезненным цветом лица; небольшие серые глаза его как-то

тревожно переходили с предмета на предмет, а бледные губы нервно

передергивались.

Почти все присутствовавшие тогда у нас уже были ему знакомы, но он,

видимо, был сконфужен и не вмешивался в общий разговор. Все старались занять

его, чтобы уничтожить его застенчивость и показать ему, что он член кружка. С

этого вечера Достоевский часто приходил вечером к нам. Застенчивость его

прошла, он даже выказывал какую-то задорность, со всеми заводил споры, очевидно из одного упрямства противоречил другим. По молодости и нервности, он не умел владеть собой и слишком явно высказывал свое авторское самолюбие

и высокое мнение о своем писательском таланте. Ошеломленный неожиданным

блистательным первым своим шагом на литературном поприще и засыпанный

похвалами компетентных людей в литературе, он, как впечатлительный человек, не мог скрыть своей гордости перед другими молодыми литераторами, которые

скромно выступили на это поприще с своими произведениями. С появлением

молодых литераторов в кружке беда была попасть им на зубок, а Достоевский, как

нарочно, давал к этому повод своею раздражительностью и высокомерным тоном, что он несравненно выше их по своему таланту. И пошли перемывать ему

косточки, раздражать его самолюбие уколами в разговорах; особенно на это был

мастер Тургенев - он нарочно втягивал в спор Достоевского и доводил его до

высшей степени раздражения. Тот лез на стену и защищал с азартом иногда

нелепые взгляды на вещи, которые сболтнул в горячности, а Тургенев их

подхватывал и потешался.

У Достоевского явилась страшная подозрительность вследствие того, что

один приятель {3} передавал ему все, что говорилось в кружке лично о нем и о

его "Бедных людях". Приятель Достоевского, как говорят, из любви к искусству, передавал всем кто о ком что сказал. Достоевский заподозрил всех в зависти к его

таланту и почти в каждом слове, сказанном без всякого умысла, находил, что

желают умалить его произведение, нанести ему обиду.

Он приходил уже к нам с накипевшей злобой, придирался к словам, чтобы

излить на завистников всю желчь, душившую его. Вместо того чтобы

снисходительнее смотреть на больного, нервного человека, его еще сильнее

раздражали насмешками.

Достоевский претендовал на Белинского за то, что он играет в преферанс, а не говорит с ним о его "Бедных людях".

- Как можно умному человеку просидеть даже десять минут за таким

идиотским занятием, как карты!., а он сидит по два и по три часа! - говорил

95

Достоевский с каким-то озлоблением. - Право, ничем не отличишь общества

чиновников от литераторов: то же тупоумное препровождение времени!

Белинский избегал всяких серьезных разговоров, чтобы не волноваться.

Достоевский приписывал ЭТО охлаждению к нему Белинского, который иногда, слыша разгорячившегося Достоевского в споре с Тургеневым, потихоньку

говорил Некрасову, игравшему с ним в карты: "Что это с Достоевским! говорит

какую-то бессмыслицу, да еще с таким азартом". Когда Тургенев, по уходе

Достоевского, рассказывал Белинскому о резких и неправильных суждениях

Достоевского о каком-нибудь русском писателе, то Белинский ему замечал:

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941
100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии».В первой книге охватывается период жизни и деятельности Л.П. Берии с 1917 по 1941 год, во второй книге «От славы к проклятиям» — с 22 июня 1941 года по 26 июня 1953 года.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука