Читаем Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников полностью

был в первый вторник прочесть его у меня. Я в это время жил на Торговой улице, в доме католической церкви Сестренкевича. В восемь часов вечера все мы, собравшиеся в этот день, уселись вокруг стола со стаканами чая; Яков Петрович

начал со свойственными ему откашливаниями, отплевываниями и

преуморительными подергиваниями плечом чтение, но не успел он дойти и до

половины своего рассказа, во время которого мы все смеялись и хохотали, как

вдруг слышим, что Федор Михайлович просит автора остановиться. Бутков

взглянул только на Федора Михайловича и, заметив побледневшее его лицо и

сжатые в ниточку губы, не только чтение прекратил и тетрадку упрятал в карман

своего пальто, но и сам очутился под столом, крича оттуда: "Виноват, виноват, проштрафился, думал, что не так скверно!" А Федор Михайлович, улыбнувшись

на выходку Буткова, с крайним благодушием ответил ему, что писать так не

только скверно, но и непозволительно, потому что "в том, что вы написали, нет ни

ума, ни правды, а только ложь и безнравственный цинизм". Потом Федор

Михайлович указал нам недостатки того, что написал Яков Петрович, и

произведение было уничтожено.

112

Еще случай с А. Н. Плещеевым, который в то время был еще юношей, без

бороды и усов; кажется, ему было не более восемнадцати-девятнадцати лет. Как

теперь помню, в одно воскресенье Федор Михайлович, уходя от меня утром в

одиннадцать часов, прощаясь, пригласил меня к себе на новоселье. В это время

Михаил Михайлович, выйдя в отставку, приехал один без семейства и поселился

вместе с Федором Михайловичем в Петербурге {17}. Согласно приглашению, я

прибыл к Достоевским с моим приятелем Власовским к пяти часам утра и застал у

них Плещеева, Крешева, Буткова, одного инженерного офицера (фамилию не

помню) и Головинского. У Достоевских в это время проживал уже в качестве

слуги известный всем нам и нами очень любимый отставной унтер-офицер

Евстафий, имя которого Федор Михайлович отметил теплым словом в одной из

своих повестей. Когда Евстафий дал нам каждому по стакану чаю, Федор

Михайлович обратился к А. Н.Плещееву и сказал: "Ну, батенька, прочтите нам, что вы там сделали из моего анекдотца?" Тот начал тотчас читать; но рассказ был

до того слаб, что мы еле-еле дослушали до конца. Плещеев сам как будто

сочинением был доволен, но Федор Михайлович прямо сказал ему: "Во-первых, вы меня не поняли и сочинили совсем другое, а не то, что я вам рассказал; а во-

вторых, и то, что сами придумали, выражено очень плохо". Плещеев после этого

приговора уничтожил сочиненный им рассказ.

Я рассказал два простые случая, характеризующие отношения Федора

Михайловича к своим товарищам, друзьям литературным, но подобных в жизни

его было не два, а десятки.

Его любовь, с одной стороны, к обществу и к умственной деятельности, а

с другой - недостаток знакомства в других сферах, кроме той, в какую он попал, оставив Инженерное училище, были причиной того, что он легко сошелся с

Петрашевским {18}. Когда я, бывало, заводил речь с Федором Михайловичем, зачем он сам так аккуратно посещает пятницы у Покрова и отчего на этих

собраниях бывает так много людей, Федор Михайлович отвечал мне всегда: "Сам

я бываю оттого, что у Петрашевского встречаю и хороших людей, которые у

других знакомых не бывают; а много народу у него собирается потому, что у него

тепло и свободно, притом же он всегда предлагает ужин, наконец, у него можно

полиберальничать, а ведь кто из нас, смертных, не любит поиграть в эту игру, в

особенности когда выпьет рюмочку винца; а его Петрашевский тоже дает, правда

кислое и скверное( но все-таки дает. Ну, вот к нему и ходит всякий народ; но вы

туда никогда не попадете - я вас не пущу", и не пустил, за что я ему, как

истинному моему другу и учителю, во всю мою жизнь был и до сих пор остаюсь

душой и сердцем благодарен. Любовь Федора Михайловича к обществу была до

того сильна, что он даже во время болезни или спешной какой-нибудь работы не

мог оставаться один и приглашал к себе кого-нибудь из близких. Но, посещая

своих друзей и приятелей по влечению своего любящего сердца и бывая у

Петрашевского по тем же самым побуждениям, он вносил с собою нравственное

развитие человека, в основание чего клал только истины Евангелия, а отнюдь не

то, что содержал в себе социал-демократический устав 1848 года {19}. Федор

Михайлович любил ближнего, как только можно любить его человеку верующему

искренне, доброты был неисчерпаемой и сердцеведец, которому подобного я в

113

жизни моей не знал. А при этих его качествах можно ли допустить мысль о том, что он был заговорщиком или анархистом? {20} Да и каким образом мог Федор

Михайлович, будучи от природы чрезвычайно нервным и впечатлительным,

удержаться от того, чтобы не проговориться в беседах с нами о его сочувствии

социализму. А между тем я видал Федора Михайловича и слушал его почти

каждый день, встречал его у Майковых по воскресеньям и у Плещеева, у которого

бывали (за исключением гимназистов, семинаристов и каких-то черкесов {21}) почти все бывавшие и у Петрашевского, - но ни я, ни кто из близких мне никогда

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941
100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии».В первой книге охватывается период жизни и деятельности Л.П. Берии с 1917 по 1941 год, во второй книге «От славы к проклятиям» — с 22 июня 1941 года по 26 июня 1953 года.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука