Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников

Пашков, этот известный проповедник, принял к себе в дом, отделил помещение и

окружил всеми удобствами - кого бы вы думали? - двух полек, выпущенных из

крепости. Черт знает что такое - мало ли русских вешается с голоду, а он - полек!

Я видела, что Достоевский дошел до такого раздражения, что спорить с

ним больше невозможно, и замолчала. Разговор от Пашкова перешел на религию.

Достоевский искренне и глубоко верит в бога, - настолько искренне, что не

допускает, так сказать, неподдельного неверия.

- Знаете ли, - говорит он, - всем им, этим неверующим, следует сказать,

что прежде это считалось признаком ума, а теперь даже и этого нет -не считается, авось они перестанут говорить эти глупости!

Спрашивал меня, верую ли я.

Я отвечала, что никогда и никому не даю ответа на этот вопрос. Он

смутился.

- Значит, не верите! - решил он через несколько мгновений. - Нехорошо!

Надо будет нам серьезно поговорить об этом!

28 мая. Пятница.

Достоевский обещал быть у нас на днях вечером. Вторник и среду я

безвыходно сидела дома. В четверг в десятом часу муж мой уговорил меня пойти

погулять, заверяя, что уже поздно и он не может прийти. Я согласилась. Когда мы

возвратились в одиннадцать часов из Летнего сада, швейцар мне подал карточку.

"Федор Михайлович Достоевский". Мне показалось в эту минуту, что я потеряла

все, что было дорогого и желанного в жизни. <...>

Состояние это было очень тяжелое. Затем я начала плакать, так плакать,

что грудь точно рвалась на части, виски стучали, и все тело дрожало, точно в

лихорадке. Я плакала так, пока не заснула тяжелым, тревожным сном, полным

каких-то мучительных грез. Утром я встала измученная и больная - голова болела, грудь болела, глаза болели. Горе притупилось, но все как-то ныло, что-то болело в

душе. Я поехала к Достоевскому, не застала его дома и оставила письмо. Что

будет - неизвестно. <...> {19}

30 мая 1876 года.

<...> Достоевский был у нас, долго сидел, много говорил...

203

1 июня 1876 года.

В дороге.

Перебирая в воспоминании разговор с Достоевским, я останавливаюсь на

том обстоятельстве, что он советовал мне писать, горячо заверяя, что у меня

положительно талант писать и что письмо к нему - это chef d'oeuvre,

доказывающий присутствие этого таланта: в нем так много жизненности, мысли, искренности, огня, не говоря уже о прекрасном слоге, что из-под моего пера

положительно мог бы выйти прелестный роман. <...>

В. Г. КОРОЛЕНКО

Воспоминания Владимира Галактионовича Короленко (1853-1921)

отражают отчасти сложность тех отношений, которыми Некрасов был связан с

Достоевским и как поэт, и как выразитель дум и настроений эпохи, и лично как

человек той же среды, то сходившийся с ним моментами чрезвычайно близко, то

удалявшийся от него так далеко, что считались как бы врагами. В связи с

"Бедными людьми" началась их близость, по свидетельству Достоевского, продолжавшаяся всего несколько месяцев, и завязалось навсегда то основное, глубоко интимное в их отношениях, что позволяло им даже при весьма редких

встречах, несмотря на разницу в убеждениях, говорить иногда друг другу

"странные" вещи, точно это основное "как бы не хотело и не могло прерваться"

("Дневник писателя" за 1877 год).

Всегда воспринимая Некрасова как большого поэта, пришедшего в

литературу со своим новым словом, в период "Бесов" Достоевский ищет поводов, чтобы позлее его уязвить как якобы "общечеловека", русского "gentill'homme'a",

"либерала в мундире". А в 1877 году, когда душа его снова поворачивается с

любовью, порою с грустью и с умилением к "старым людям" 40-х годов, Достоевский находит для оценки поэзии Некрасова слова, исключительные по

своей силе и глубокой проникновенности.

Характерно, что Короленко, передовая народническая молодежь, к

которой он в то время был близок, восприняли выступление Достоевского как

свидетельство его веры в народ, сознания общественного неблагополучия,

понимания "близости глубокого социального переворота".

ПОХОРОНЫ НЕКРАСОВА И РЕЧЬ ДОСТОЕВСКОГО НА ЕГО МОГИЛЕ

(Из "Истории моего современника")

204

В конце 1877 года умер Некрасов. Он хворал давно, а зимой этого года он

уже прямо угасал. Но и в эти последние месяцы в "Отечественных записках"

появлялись его стихотворения. Достоевский в своем "Дневнике писателя"

говорит, что эти последние стихотворения не уступают произведениям лучшей

поры некрасовского творчества {1}. Легко представить себе, как они действовали

на молодежь. Все знали, что дни поэта сочтены, и к Некрасову неслись

выражения искреннего и глубокого сочувствия со всех сторон. <...>

Когда он умер (27 декабря 1877 г.), то, разумеется, его похороны не могли

пройти без внушительной демонстрации. В этом случае чувства молодежи

совпадали с чувствами всего образованного общества, и Петербург еще никогда

не видел ничего подобного. Вынос начался в 9 часов утра, а с Новодевичьего

кладбища огромная толпа разошлась только в сумерки. Полиция, конечно, была

очень озабочена. Пушкин в "Поездке в Эрзерум" рассказывал, как на какой-то

дороге, на границе Грузии и Армении, он встретил простую телегу, на которой

лежал деревянный гроб. "Грибоедова везем", - пояснили ему возчики-грузины