Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников

же встретился с К. П. Победоносцевым, с которым впоследствии очень сблизился, и эта дружба сохранилась до самой его смерти {59}.

Помню, в эту зиму приезжал в Петербург постоянно живший в Крыму Н.

Я. Данилевский, и Федор Михайлович, знавший его еще в юности ярым

последователем учения Фурье и очень ценивший его книгу "Россия и Европа", захотел возобновить старое знакомство. Он пригласил Данилевского к нам на

обед и, кроме него, несколько умных и талантливых людей. (Запомнила Майкова, Ламанского, Страхова.) Беседа их затянулась до глубокой ночи.

В эту же зиму П. М. Третьяков, владелец знаменитой Московской

картинной галереи, просил у мужа дать возможность нарисовать для галереи его

портрет. С этой целью приехал из Москвы знаменитый художник В. Г. Пе-ров.

Прежде чем начать работу, Перов навещал нас каждый день в течение недели; заставал Федора Михайловича в самых различных настроениях, беседовал,

вызывал на споры и сумел подметить самое характерное выражение в лице мужа, именно то, которое Федор Михайлович имел, когда был погружен в свои

художественные мысли. Можно бы сказать, что Перов уловил на портрете

"минуту творчества" Достоевского. Такое выражение я много раз примечала в

лице Федора Михайловича, когда, бывало, войдешь к нему, заметишь, что он как

бы "в себя смотрит", и уйдешь, ничего не сказав. Потом узнаешь, что Федор

Михайлович так был занят своими мыслями, что не заметил моего прихода, и не

верит, что я к нему заходила.

Перов был умный и милый человек, и муж любил с ним беседовать. Я

всегда присутствовала на сеансах и сохранила о Перове самое доброе

воспоминание.

Зима пролетела быстро, и наступила весна 1872 года, а с нею в нашей

жизни целый ряд несчастий и бедствий, оставивших после себя долго

незабываемые последствия {60}. <...>

К осени 1872 года мы несколько оправились от тяжелых впечатлений

этого несчастного для нас лета и, вернувшись из Старой Руссы, поселились во 2-й

роте Измайловского полка, в доме генерала Мевес. Квартира наша помещалась во

втором этаже особняка, в глубине двора. Она состояла из пяти комнат,

небольших, но удобно расположенных, и гостиной в три окна. Кабинет Федора

Михайловича был средней величины и находился вдали от детских комнат, так

что дети своим шумом и беготней не могли мешать Федору Михайловичу во

время его занятий.

Хотя муж и работал все лето над романом, но до того был неудовлетворен

своим произведением, что отбросил прежде намеченный план и всю третью часть

переделал заново.

54

В октябре Федор Михайлович побывал в Москве и уговорился с

редакцией, чтобы третья часть романа была помещена в двух последних, книжках

"Русского вестника". Надо сказать, что роман "Бесы" имел большой успех среди

читающей публики, но вместе с тем доставил мужу массу врагов в литературном

мире {61}.

В конце зимы Федору Михайловичу удалось встретиться у Н. П. Семенова

с Н. Я. Данилевским, бывшим фурьеристом, с которым он не видался около

двадцати пяти лет. Федор Михайлович был в восторге от книги Данилевского

"Россия и Европа" и хотел еще раз с ним побеседовать. Так как тот скоро уезжал, то муж тут же пригласил его к себе пообедать на завтра. Услышав об этом, друзья

и поклонники Данилевского сами напросились к нам на обед. Можно представить

мой ужас, когда муж перечислил будущих гостей и их оказалось около двадцати

человек. Несмотря на мое маленькое хозяйство, мне удалось устроить все как

надо, обед был оживленный, и гости за интересными разговорами просидели у

нас далеко за полночь. <...>

Раздумывая о нашем бедственном материальном положении, я стала

мечтать о том, как бы увеличить наши доходы собственным трудом и вновь

начать заниматься стенографией, в которой за последние годы я сделала

значительные успехи. Я стала просить у родных и знакомых достать мне

стенографическую работу в каком-нибудь учреждении. Мой учитель стенографии

П. М. Ольхин чрез одного знакомого достал мне работу стенографирования на

съезде лесохозяев, и редактор лесного журнала Н. Шафранов {Письмом от 17

июля 1872 года. (Прим. А. Г. Достоевской.)} предложил мне приехать в Москву с

3-13 августа. К сожалению, я чувствовала себя такою подавленною тяжелыми

происшествиями этого лета, что отказалась от работы. Зимою 1872 года брат мой, недавно переехавший с молодою женой в Петербург, сообщил мне, что вскоре

предполагается в одном из городов Западного края съезд, не помню по какому

отделу, и для этого съезда приискивают стенографа. Тотчас же я написала

председателю съезда, от которого зависел выбор. Сделала я это, разумеется, с

согласия Федора Михайловича, который хоть и утверждал, что, занимаясь детьми

и хозяйством, да еще помогая ему в работе, я достаточно делаю для семьи, но, видя мое горячее желание заработывать деньги своим трудом, не решился мне

противоречить. Он признавался мне потом, что надеялся на отказ со стороны

председателя съезда. Однако тот ответил согласием и сообщил условия. Не скажу

чтоб они были заманчивы: большая часть их ушла бы на проезд и житье в

гостинице. Важны, впрочем, были не столько деньги, сколько начало труда. Если