наскучило сидеть на террасе, и мы пошли в Grand Jardin. Это в нашей стороне.
Мы перешли Donjna Platz, повернули налево, потом направо и вошли в какую-то
рощу. При входе находится ресторан; здесь было много публики, все больше
старики и старухи, и множество детей. <...> Возился какой-то мальчик в песке, который очень бесцеремонно веселился и оборачивался на публику. Нам он очень
понравился. У Феди была конфетка, и он захотел ее подарить мальчику. Сначала
звал его Францем, Фридрихом, но мальчик не подходил. Потом Федя сам
подошел к мальчику, предлагая конфетку, но тот ужасно как смутился; затем
Федя подошел к девочке, которая также законфузилась и отказалась взять
конфетку. Этот мальчуган, поиграв немного, побежал в дом и вызвал какую-то
старушку, вероятно, его бабушку, стал указывать на нас и говорил ей, что этот
господин подходил к нему и давал ему Papier. Бабушка смеялась, кланялась нам и, наконец, увела мальчика в дом. <...>
29 апреля (11 мая)
В Grand Jardin есть <...> тир для стрельбы из ружья. Какой-то немец стоял
у прилавка и яростно стрелял; действительно, это был очень хороший стрелок: почти каждый раз он попадал в кружочек и заставлял железного турку
подниматься из-под полу. Мы тоже подошли. Федя хотел попробовать, но я,
66
совершенно не зная, что он когда-нибудь стрелял, сказала ему: "Не попадешь".
Этим замечанием я вовсе не хотела его обидеть, а сказала спроста. Это
подзадорило его, и он взял ружье. В первый же раз он попал, и какой-то гусар
показался из-под полу. Он попадал почти через раз и потом с торжеством
обратился ко мне: "Что?" - и прибавил, что это опять подтверждает его
давнишнюю мысль, что жена есть естественный враг своего мужа. Я с ним
спорила, но он не хотел согласиться и утверждал прежнее.
Мы пошли не прямо домой, а на террасу, где я пила кофе, а Федя ел
мороженое и пил кофе. Посидев немного, мы подошли к решетке террасы и стали
смотреть на закат солнца. Тут мы из-за заката опять поссорились, Федя меня
выбранил, и мы, очень злые, пошли домой. На дороге мне сделалось так тяжело, что я не имела силы удержаться, заплакала и сказала, что я эти дни несчастлива.
<...> Мы дошли до конца Moritz Allee, Федя пошел за папиросами, а я чуть не
бегом побежала домой. Не успела я войти в комнату и раздеться, как пришел
Федя. <...> Я немного поплакала, но потом мне стало лучше. Федя говорил, что, верно, мне скучно, что мы живем очень уединенно, что нам непременно надо
уехать, что я, вероятно, раскаиваюсь, что вышла за него замуж, и прочие и прочие
глупости. При этом рассказал мне сказку о двух стариках, которые, не имея детей, печалились и горевали о том, что будет с ними, если их внуки помрут. <...> 30 апреля (12 мая)
<...> В 4 часа пошли в Pachmansch'e Leihbibliothek, На дверях была
надпись, что по воскресеньям она бывает открыта только до часу. На наш стук
нам отворила хозяйка библиотеки; мы взяли опять три номера "Полярной звезды"
и... {Пропуск в рукописи.} отдали в залог два талера. Надо было отнести книги
домой. По дороге мы зашли к Courmouzi и купили у него фиников (14 Silb. Pfund), желе красносмородинного и кофе (15 Silb.). Все это мы отнесли домой и
отправились на террасу обедать. <...>. Обед был хорош. <...> Вышли на балкон -
Федя, чтобы пить кофе и читать "Independance Beige". Федя непременно захотел
идти вниз слушать музыку. Сошли, заплатили 5 Silbergrosch'ей, но только что
сели, как Федя стал говорить, что лучше нам уйти, что все так дурна играют. Я
насилу убедила его прослушать Schubert'a "Standchen". <...> Мая 3(15)
<...> Я долго выбирала в библиотеке. Здесь около тридцати русских книг, не более, большею частью запрещенные. Он <библиотекарь> вынул мне еще
книги, которых нет в каталоге, и я думала, что это какие-нибудь еще более
интересные книги, и что же оказалось? Это были: "Грамматика для детей
старшего возраста", какой-то "Дневник девочки", "Бедные дворяне" Потехина и
тому подобные совершенно не запрещенные книги (еще что-то вроде
путешествия вокруг света для детей). Это мне напомнило, как мы однажды
67
пришли с Федей в одну книжную лавку, желая купить "Полярную звезду". Это
лавка антикварских книг. Во-первых, мне пришлось разбудить (именно
разбудить) старичка, который здесь торгует (бедный, он заснул за чтением какой-
то политической газеты); он вскочил и спросонья сначала нас не мог понять. Но
потом, узнав, что мы требуем русских запрещенных книг, он объявил, что у него
есть такие; стал усиленно рыться в своих шкафах (мы все ждали) и вытащил
откуда-то с таинственным видом книгу "Сергиевские серные воды" Марии
Ростовской, с указанием их пользы. Мы с Федей страшно расхохотались, сказали
старичку, что этого нам и даром не надо, и, смеясь, ушли из его лавки. Мой
библиотекарь объявил мне, что через восемь дней у них будут новые книги, и я
взяла, какие тут были. Но когда я показала принесенные книги Феде, он,
просмотрев их, сказал, что в них нечего читать и что я лучше бы сделала, если б
выбрала другие книги. Я вызвалась отнести их назад, но сперва хотела отобедать
<...>. За обедом мы сочиняли с Федей стихи вроде следующих: "Иды все нет как