Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников

чрезвычайно добра к Федору Михайловичу и ко мне, и мы очень сошлись {69}.

Впрочем, в те годы мне редко случалось бывать в обществе, так как дети были

малы и оставлять их на няньку было опасно.

Федор Михайлович всегда относился с большим сожалением к моему

вынужденному обстоятельствами домоседству и зимою 1873 года настоял на том, чтобы я воспользовалась представившимся случаем и абонировалась на

Итальянскую оперу, в которой блистали такие знаменитости, как Патти,

Вольпини, Кальцолари, Scalchi, Эверарди и др. <...> За детей я не беспокоилась, потому что Федор Михайлович в те вечера не уходил из дому и при каждом

шорохе или плаче ребенка тотчас шел узнавать о том, не случилось ли чего

дурного? <...>

А. Г. ДОСТОЕВСКАЯ

ИЗ "ДНЕВНИКА 1867 ГОДА"

18 апреля

<...> Мы наскоро собрались и пошли в галерею.

Наконец Федя привел меня к Сикстинской мадонне. Никакая картина до

сих пор не производила на меня такого впечатления, как эта. Что за красота, что

за невинность и грусть в этом божественном лице, сколько смирения, сколько

страдания в этих глазах. Федя находит скорбь в улыбке Мадонны {1}. <...> Феде нечего теперь читать, и я боюсь, что он, пожалуй, соскучится. Он

видел где-то "Былое и думы" Герцена, и ему захотелось прочесть. Он очень

сожалел, что это будет стоить два талера, но я упросила его купить. <...> Где-то в книжном магазине нам сказали, что "Былого и дум" нет, а есть

"Полярная звезда" - две книги, стоит три талера. Читать нечего, мы и купили <...>.

64

20 апреля (2 mai)

<...> пошли в галерею. Как только мы вошли, так мне и бросилась в глаза

Мадонна Мурильо, стоящая в первой зале. Что это за удивительное лицо, какая

нежность красок! Мне чрезвычайно понравился младенец богоматери -

удивительно милое у него выражение лица! На этот раз мы только мельком

оглядели галерею. Останавливались только пред картиною Тициана

"Zinsgroschen": "Христос с монетою". Эта великолепная картина, по выражению

Феди, может стоять наравне с Мадонною Рафаэля. Лицо Христа выражает

удивительную кротость, величие, страдание... В другой зале есть картина

Anniball'a Caracci "Спаситель в молодых годах". Эту картину очень высоко ставит

и любит Федя. <...> Федя сводил меня посмотреть картины Claude Lorraine мифологического содержания {2}. Чрезвычайно хороши! Потом сходили мы

опять и к Мадонне Гольбейна. <...>

22 апреля (4 mai)

<...> Мы пошли по Schlofistrasse искать "Полярной звезды" за 1855 год, но

нигде не могли найти. В этой книжной лавке попались нам "Записки Дениса

Васильевича Давыдова". Мы их купили, потому что Федя их еще не читал. <...> 24 апреля (6 мая)

<...> Мы пошли в галерею. Здесь мы долго смотрели ландшафты

Рюисдаля, болото, кладбище, дорогу и пр. Картины Wouvermann'a все больше

воинственного содержания: либо охота, либо турнир или война, но непременно

участвуют лошади и воины, полузакрытые от зрителя дымкой. Потом мы

смотрели картины Watteau. Это придворный французский живописец начала

прошлого столетия. Он рисует преимущественно сцены из веселой придворной

жизни, где какой-нибудь маркиз ухаживает за блестящей красавицей. Картины

эти полны жизни, лица очень выразительны, и прелестно нарисована одежда. Мы

долго ходили по нижней галерее, потом пошли наверх, где мы еще ни разу не

осматривали <С--^>

27 апреля (9 мая)

<...> Сегодня утром мы вместе вышли из дому: Федя пошел в Cafe

Francais читать газеты, а я отправилась доставать адрес той библиотеки, в которой

можно доставать русские книги. Я скоро узнала, что мне было нужно, и вернулась

домой, чтобы прочитать письмо, которое я нашла в письменном столе Феди.

65

(Конечно, дело дурное читать мужнины письма, но что же делать, я не могла

поступить иначе!) Это письмо было от. С. {3}. Прочитав письмо, я так была

взволнованна, что просто не знала, что делать. Мне было холодно, я дрожала и

даже плакала. Я боялась, что старая привязанность возобновится и что любовь его

ко мне исчезнет. Господи, не посылай мне такого несчастия! Я была ужасно

печальна. Как подумаю об этом, у меня сердце кровью обольется! Господи,

только не это, мне слишком тяжело будет потерять его любовь!

Я едва успела утереть слезы, как Федя пришел домой. Он очень удивился,

увидя меня. Я сказала, что у меня болит желудок. (Я была уверена, что он придет

сейчас домой, не знаю почему.) Я сказала Феде, что мне нездоровится, что у меня

дрожь. Он хотел, чтоб я легла в постель, стал очень беспокоиться, расспрашивал, отчего это у меня. (Он меня еще любит, он сильно всегда беспокоится, когда со

мной что-нибудь делается.) Говорил, что мне не надо многого есть. (От

нравственных мучений вздумал лечить диетой.) Мне стало лучше, и мы пошли по

данному адресу отыскивать библиотеку и скоро ее нашли. Нам подали каталог; здесь не более двух десятков книг русских, но все больше запрещенные. Мы

выбрали "Полярную звезду" 1855 и 1861 года.

28 апреля (10 мая)

<...> Решили идти в картинную галерею. Долго мы ходили,

останавливаясь только перед нашими любимыми картинами. Потом пошли на

почту, но писем еще нет. Отсюда идем на террасу обедать в Бельведер. <...> Нам