- Гм! Это как же... смелее, что ли, надобно?
157
- Да разумеется, чего ж стесняться-то?
Затем Федор Михайлович осведомился у меня, показывал ли я свою
статью (издателю) N, и, узнав, что не показывал, возвратил мне ее, сказав, чтоб я
передал ее N, "так как все рукописи для журнала исходят от него", и сказать ему, что он уже прочел ее. Я медлил отдавать статью N, пока наконец тот сам не
спросил у меня ее, что означало, что Федор Михайлович сказал ему о ней
{Статья, о которой здесь шла речь, напечатана в N 19, 20, 21 и 22 журнала
"Гражданин" за 1874 год, под заглавием "Из воспоминаний простого человека.
Мой учитель", с посвящением учителям народных школ. (Прим. М. А.
Александрова.)}.
После только что описанного эпизода, радикально укрепившего за мною
благорасположение Федора Михайловича, он неоднократно напоминал мне, что я
"сам литератор". Во всех случаях, когда ему вследствие его обычной
заботливости приходилось обращаться ко мне с просьбою об исполнении какого-
нибудь экстраординарного поручения - чаще всего о наблюдении за
тщательностью исправления более или менее значительных авторских или
редакторских корректур независимо от проверки этих исправлений корректорами,
- он в заключение говаривал:
- Вы сами литератор, поэтому лучше кого другого можете судить, как
важно для статьи выправить все именно так, как показано в корректуре; вы лучше
корректора можете понять, как именно требуется исправить.
Иногда же подобное обращение он употреблял в конце своего увещания, в
виде прибавки для вящей убедительности:
- Ведь вы же сами литератор, Михаил Александрович, поэтому вам
должны быть близки интересы автора.
Однажды я возразил Федору Михайловичу:
- Вы шутите, Федор Михайлович! Какой я литератор, если написал две-
три статьи, да больше и не пишу.
- Но вы можете писать... Вы литератор... Я вам говорю это!..
- Ваше признание мне очень лестно, Федор Михайлович, им гордиться бы
можно, да только...
- Что только?.. Отчего вы не пишете? Пишите, вы можете писать.
Не раз и впоследствии осведомлялся у меня Федор Михайлович, не пишу
ли я чего, не написал ли что-нибудь; ответ мой, за весьма редкими исключениями, бывал отрицательный.
- Не до писанья, Федор Михайлович, - отвечал я однажды. - Жизнь
осложнилась; есть насущные житейские нужды, так что в заботе да в работе все
время идет.
На это Федор Михайлович сказал приблизительно следующее:
- Забота - да, конечно, обстоятельство неблагоприятное для писанья, но
работа - ничего, работать всегда надо, а писание ведь тоже работа, и писать надо, кто может. Работать и писать - вот тогда и самая жизнь станет лучше!.. А вы
можете писать, не оставляйте этого! - прибавил Федор Михайлович в заключение.
158
VIII
Писание и самому Федору Михайловичу обходилось нелегко, даже,
можно сказать, далеко нелегко... Недаром он говорил, что писание есть работа!
Ниже я буду еще иметь случай сказать об этом, что знаю, а теперь скажу лишь
несколько слов о писательской деятельности Федора Михайловича в
"Гражданине".
Говоря вообще, деятельность эта была невелика. Его "Дневник писателя"
печатался всего в пятнадцати номерах, так что даже эта небольшая журнальная, но все же еще чисто литературная работа в то время обременяла его... Но писать
было надо, потому что писательство было и стихиею, и единственным средством
существования Федора Михайловича с семьею, так как редакторского гонорара
его было недостаточно для этого. Поэтому, оставив "Дневник", Федор
Михайлович попробовал свои силы в иной области литературы: с осени 1873 года
он стал писать политический обзор иностранных событий {9} и сначала был
очень доволен, что ему и в этой области работа удалась вполне.
Однако ж составление политических обозрений являлось работою хотя и
более простою, чем "Дневник", но зато еще более срочною, чем писание
"Дневника", план которого, как известно, был таков, что совсем не обязывал
автора давать подробный отчет за все прожитое время и, благодаря этому,
допускал возможность откладывать и даже совсем пропускать многие явления
общественной жизни, чего нельзя было делать, ведя политическое обозрение
иностранных событий. Эта срочность работы была крайне тяжела для Федора
Михайловича, она изнуряла его и нравственно и физически; притом знаменитый
романист не мог, конечно, не сознавать, что если будет работать так постоянно, то
он никогда не будет в состоянии создать крупного произведения, так как на эту
мелочь, то есть на эту заказную работу, он разменивал свой колоссальный
талант... В совокупности все эти обстоятельства расстроили и без того хрупкое
здоровье Федора Михайловича... Он ощущал как бы давление тяжелого кошмара, освободиться от которого ему представлялось действительным одно-
единственное средство - сложить с себя редакторство "Гражданина" хотя бы уж
по тому одному, что журнал этот был прежде всего еженедельный.
Так Федор Михайлович и решился сделать. В конце 1873 года он
попросил увольнения от редакторства "Гражданина"... Как водится, вместе с
заявлением об этом было подано в Главное управление по делам печати и