Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников

строгою регулярностью выхода их в свет по понедельникам... Надо заметить, что

эти сроки выхода "Гражданина" по понедельникам составляли тоже одну из

отличительных особенностей его в ряду не только еженедельных журналов

русских, из которых по этим дням не выходил ни один, но даже ежедневных

газет, не выходивших в то время во все дни, следовавшие за праздниками и

вообще днями неприсутственными. Эти выходы "Гражданина" по понедельникам

мне-метранпажу его - были всего неприятнее из всего неприятного в нем, по той

простой причине, что, благодаря им, наиболее сложная работа типографии

приходилась на воскресенье. Но с этим поделать ничего было нельзя: дилемма: хочешь - работай, не хочешь - охотники найдутся, давно была мною решена. Не

раз и Федору Михайловичу я объяснял это неприятное обстоятельство для нас, рабочих людей, ничем особо не вознаграждаемых за праздничную работу; он

вполне соглашался с моими доводами, но не мог ничем помочь нам. Однако ж

летом, когда, чередуясь с издателем отдыхом, он оставался полным

распорядителем журнала, нам, обоюдными усилиями, удавалось сокращать

воскресную работу на целую половину суток, то есть, вместо того чтобы кончать

в обычные три часа ночи на понедельник, мы кончали в два-три часа дня

воскресенья; Федор Михайлович кончал, конечно, еще раньше нас, и потому,

благодаря этому сокращению рабочего времени, он мог в воскресенье же уезжать

к своему семейству, которое летом жило в Старой Руссе, где с некоторого

времени Федор Михайлович приобрел небольшой дом. Приезжал он оттуда, для

составления номера, в четверг, и, таким образом, еженедельный номер

"Гражданина" мы делали в три дня. Затем наступала очередь N, со вступлением

которого в отправление редакторских обязанностей наступали на несколько

недель вакации для Федора Михайловича, а у нас в типографии дело

поворачивало на старый лад, то есть работа накануне выпуска номера

затягивалась до ночи.

VII

Незадолго до того времени усиливавшаяся в нашем отечестве потребность

народного образования вызывала в периодической печати 1870-х годов массу

разнородных толков о начальном образовании, о народных школах, об учителях

для этих школ и тому подобном. Можно сказать, что тогда это был главный

внутренний русский вопрос времени.

Под влиянием этих всеобщих толков печати я в конце лета 1873 года

задумал написать свои воспоминания о моем школьном учении и о моем учителе, прекрасном как человеке и идеальном как народном школьном учи" теле.

Довольно большая статья у меня написалась легко и скоро, относительно,

156

разумеется, так как писал я, по обыкновению, урывками, - точно вылилась.

Написав эту статью, я рассудил отступить на тот раз от своего обычая носить свои

статьи в иллюстрированные журналы {8}, а решился наперед показать свое новое

произведение Федору Михайловичу. - не найдет ли он возможным напечатать его

в "Гражданине"...

Но прежде чем решиться на это, я несколько поколебался: как-то он

посмотрит на мою притязательность на литераторство; после оказалось, что

опасения мои были напрасны: узнать меня с новой, хорошей, именно с

литераторской, стороны для Федора Михайловича было неожиданностью,

приятно его поразившею.

Понес я к Федору Михайловичу свою статью не нарочно, а захватил ее,

отправляясь к нему на обычный визит по делам журнала. Во время разговора

Федор Михайлович несколько раз взглядывал на свернутую в трубочку и

завернутую в газетную бумагу рукопись мою, о которой я все еще ничего не

говорил ему; наконец, кончив об общем деле, я сказал о своем и подал ему

рукопись. Федор Михайлович взял ее и при этом видимо преобразился: серьезное, даже несколько угрюмое лицо его просияло тихим удовольствием, которое тотчас

же и выразилось его доброю улыбкою. Держа рукопись в своих руках и еще не

развертывая ее, он проговорил:

- Это вы, Михаил Александрович, написали?.. Вы сами?

- Да, Федор Михайлович, я сам написал.

- Прочту, прочту!.. Это должно быть интересно... С удовольствием

прочту... Сегодня же и прочту.

Я чувствовал некоторую неловкость, а потому тотчас же попрощался с

Федором Михайловичем и ушел от него.

В следующий визит к Федору Михайловичу, по нашим общим делам, я,

между прочим, спросил его и о своей статье.

- Я ее прочел, - ответил мне Федор Михайлович, - в тот же вечер и прочел, как вы мне ее принесли...

Я молчал и вопросительно смотрел ему в лицо, ожидая, не скажет ли он

своего мнения о ней. Федор Михайлович, должно быть, понял мое

вопросительное молчание, потому что вслед за тем он прибавил:

- Ее можно в "Гражданине" напечатать, если хотите.

- Годится, значит?

- Да. Она написана очень литературно, так что и поправлять нечего...

Можно так целиком и напечатать.

Довольный таким приговором редактора, я возымел смелость узнать

мнение Федора Михайловича о моей статье с критической точки зрения.

Серьезное, во все время этого разговора, лицо его при этом приняло хорошо уже

знакомое мне добродушное выражение.

- Очень простодушна, - сказал он и улыбнулся.

- Как это простодушна, Федор Михайлович?

- Да так; вышел простодушный рассказ... По-моему, когда уж знаешь, о

чем писать, так можно и побольше сказать.