Ф. В. Булгарин – писатель, журналист, театральный критик

Примером того, как сурово власти иногда обращались с Булгариным, служит скандальная история публикации в «Северной пчеле» от 17 декабря 1846 г. баллады графини Е. П. Ростопчиной «Насильный брак». Специально посвященная этой теме статья Луиса Педротти (Louis Pedrotti)[1161] подробно излагает, как баллада, по форме представляющая собой диалог между старым бароном и его женой об острой дисгармонии их семейных отношений, была воспринята императором Николаем в качестве аллегории политических отношений между Россией и Польшей. Невзирая на российский устав о цензуре 1828 г., воспрещавший истолковывать аллегории в ущерб их авторам[1162], царь потребовал от графа А. Ф. Орлова (преемника Бенкендорфа на посту начальника III отделения) разобраться. Булгарин отрицал какую-либо связь стихотворения Ростопчиной с польским вопросом[1163]. Тем не менее Орлов, по слухам, оттрепал Булгарина за ухо как школьника и, пригрозив телесным наказанием, заставил его выстоять час на коленях[1164]. Ростопчиной было велено вернуться из Западной Европы, где она находилась, в Россию, и оставаться в Москве, не участвуя в жизни императорского двора. Судьба «Пчелы» висела на волоске, но все же ее не закрыли.

Россия и/или Польша?

Случай с «Насильным браком» показывает, насколько взрывоопасной могла оказаться реальная или мнимая польская тематика в контексте тогдашних российско-польских взаимоотношений, учитывая разделы Польши и польские восстания, происходившие при жизни Булгарина[1165]. Польский вопрос касался Булгарина прямо и непосредственно. Поляк по рождению, Булгарин был назван в честь польского патриота Тадеуша Костюшко. Отец Булгарина служил в повстанческой армии и провел некоторое время в российской тюрьме и ссылке. Получив военное образование в Петербурге и, по его собственным словам, в итоге почти разучившись говорить по-польски, Булгарин, видимо, все же чувствовал себя в достаточной мере польским патриотом, чтобы участвовать в наполеоновской кампании 1812–1813 гг. против России[1166] (Наполеон обещал Польше восстановление независимости, и создание им в 1807 г. Великого герцогства Варшавского интерпретировалось многими как веха на пути к польскому национальному возрождению).

В становлении Булгарина-писателя заметную роль сыграл польский период его жизни после выхода в отставку с военной службы – в университетском городе Вильно в 1816–1819 гг., с публикациями на польском языке[1167] и членством, под псевдонимом Дерфинтос[1168], в Товариществе шубравцев (по-польски так называют прощелыг), объединявшем сотрудников популярного сатирического издания «Новости с мостовой» («Wiadomości Brukowe»)[1169], тираж которого достигал 3000 экземпляров. Провокационное название Товарищества «было добровольно принято на себя людьми, которые намеревались бросить вызов якобы высоким ценностям тех, кто считал, что обладает этими ценностями (в основном помещикам и духовенству, которые, несмотря на просвещенное влияние университета, оставались отсталыми феодалами). Товарищество противопоставляло себя обскурантизму и консерватизму, пытаясь подорвать их доминирующее положение, и выступало в защиту крестьянства, прогрессивного мировоззрения и признания труда и образования в качестве эталонов общественных ценностей. Поскольку Товарищество главным образом занималось общественной критикой на местном уровне, его члены – в том числе несколько уважаемых университетских профессоров – не создали произведений, больших по объему или долгосрочных по эффекту. Но их эрудиция и знание всех великих моралистов от античности до современности, демонстрируемые в “Новостях с мостовой”, превратили это периодическое издание в культурный феномен виленской словесности» (Моха, с. 103).

Попечителем Виленского учебного округа в 1803–1823 гг. был друг и советник императора Александра I князь Адам Ежи Чарторыйский. Когда Чарторыйский осознал, что вопреки его рекомендациям «Польша не будет восстановлена во всей своей целостности в союзе с Россией, ‹…› доведение Виленского университета до совершенства стало предметом его особой заботы. В тот момент университет ‹…› производил выпускников в количестве, далеко превышавшем местные нужды, и начал экспортировать интеллигенцию в саму Россию. Дальним прицелом такой политики была компенсация с помощью образования того, что не получилось за переговорным столом, а конечной целью плана – обеспечение польского интеллектуального и культурного превосходства на территории Российской империи» (Моха, с. 101).