Фабрика мертвецов

— Автоматонов своих на дворе залышайте. У меня тут и веревочки малой не пропадет, не то шо паровички ваши. — чуть не над самым ухом тарахтел хозяин. — Тарас! Швыдче, ледаще! На, ось ключ от погреба… квасу пущай принесут, молока, заедок каких… Да смотри у меня! Проверю, чтоб себе лишку не взяли. У меня, панычи, все строго: все под замком, каждая дверь в доме. Замки самолучшие, немецкие, специально мастера с города вызывал. Ввечеру кожную самолично запираю, а ключи на пояс, чтоб, значится, не лазали, куды не положено. Ось давеча на три дни уезжал — припасов своим лоботрясам выдал, горницу им ихнюю отпертой оставил, шоб ночевать было где… а кухни, погреба, лавочку, усе— под замок! Токмо так может быть порядок.

— Давайте об этом после, Остап Степанович! — раздался плачущий голос Анны. — Надо его усадить.

— Сюды, пид вишню, тут попрохладнее будет…

Митю усадили на лавку, перед глазами появилось что-то бело-розовое, блестящее… наконец он понял, что это чашка с водой и вцепившись в нее обеими руками, с жадностью сделал глоток.

— Чегой-то вам поплохело, панычу? — физиономия хозяина истекала сочувствием, хоть ту же чашку подставляй. — Може, сголоднилы? Курочку резать прикажите?

— Есть мы у вас не будем! — немедленно отрезал Ингвар, словно уж умирал с голоду, но горделиво отказывался принять от Бабайко и крошки хлеба. Ну, и куска курицы. — Господину петербургскому щеголю уж не в первый раз дурно.

«Ах ты ж…» — Митя отставил чашку. Слабости своей этому наглому плебею он больше не покажет!

— За себя говорите, молодой господин Штольц! — поручик основательно уселся за столик под вишней и потянул к себе жбан с квасом. — Я не собираюсь обижать любезного хозяина отказом.

— Ингвар, вы ведете себя отвратительно! — возмутилась Анна Владимировна. — Надо было подумать, что Митя с дороги, и эта неустроенность их имения… Господин Бабайко, Митя — сын Аркадия Валерьяновича Меркулова, нового хозяина заброшенного имения.

— Я веду себя отвратительно? Какая подлость… — начал было Ингвар… но его голос потонул в вопле хозяина дома:

— Че-е-его? — во всю глотку рявкнул Бабайко, и его физиономия опять нависла над Митей, только сейчас она вовсе не была сочувствующей. — Это как это? Мне то имение в губернской управе твердо было обещано… не могли его никому, окромя меня продать!

— Не все в губернской управе решается, Остап Степанович. — в голосе Ады звучало острое злорадство. — Митиному батюшке имение государь подарил. За заслуги на полицейском поприще.

— Полиц… — начал Остап Степанович… и с размаху хлопнулся на скамейку по другую сторону деревянного стола под зреющими вишнями. — Новые хозяева, выходит… Полицейские, выходит… — его глаза забегали туда-сюда, как у крысы, выглядывающей, в какую нору нырнуть. Похоже, сейчас он сообразил и зачем тут был Юхим, и какую весть сторож так спешил ему передать.

— Полицейский — только батюшка. — невинно уточнил Митя, с интересом разглядывая поданную ему чашку: на бело-голубом боку золотом красовался уже знакомый вензель старых хозяев их нынешнего поместья. Смотреть на ошеломленного лавочника было так забавно, что даже дурнота отпустила, да и вонь, хотя и не исчезла вовсе, но словно бы отползла — и затаилась, как бешенная, но хитрая псина, готовая в любой момент кинуться на горло неосторожному прохожему.

— Надо ж, всего на три дня по делам отъехал… а тут такие новости. — бормотал Остап Степанович… и вдруг сообразив, почему Митя с таким интересом изучает чашку, выдернул жбан из рук поручика, так что квас выплеснулся тому на мундир. Дрожащими руками налил в другую кружку — толстостенную, расписанную грубыми цветочными узорами. — Кваску, паныч, не угодно ли?

— Благодарю… Воды достаточно. — Митя аккуратно убрал «предательскую» чашку из-под жадно протянутых рук хозяина.

— Вода у меня особенная, колодец копать анженера с городу выкликали — с самой страшенной глубины воду поднял, ни у кого такого нет. — продолжал бормотать Остап Степанович, норовя вновь дотянуться до чашки. Митя, словно невзначай, переставил ту на другую сторону — пальцы Бабайко схватили воздух. — Надоть вам одразу было до меня ехать, а не по деревне вештаться: сынка-от нового полицмейстера ублажить — самое милое дело!

Ингвар одарил Митю таким презрительно-негодующим взглядом, будто тот сам требовал от Бабайко «ублажения». Петр неожиданно скривился тоже, но кажется, в его гримасе было больше зависти.

— Мой отец не полицмейстер. — процедил Митя, от злости даже замешкавшись убрать чашку от рук Бабайко. — Он начальник нового губернского департамента полиции! В прямом подчинении министру внутренних дел!

— Ты дывы, яка цаца! — обрадованный лавочник прижал чашку к груди как родную. — От и правильно, полиция — первейшее дело, покы мужик у нас вовсе не изнахалился, как у немцев али шведов каких!

— Чем вас не устраивают немцы? — немедля бросился в бой Ингвар.

— А тем, что у них простой мужик — а мнит об себе, нибы он така ж сама людына, як и пан, або купец какой! — отрезал хозяин дома.

Поручик одобрительно хмыкнул и многозначительно покосился на Ингвара.