Стряпуха жалась спиной к дверям и горстями кидала соль из мешка прямо в оскаленную морду навьи. Мертвячка металась, отпрыгивая от разлетающихся белых крупинок, жалко, как больной щенок, повизгивала, когда они попадали на серую складчатую кожу… и не уходила, все также жадно протягивая когтистые лапы к стряпухе и отдергивая их от светового круга.
— А ось тоби! Пишла!
Колбасный круг ударил мертвячку в лоб, та припала на четвереньки, слепо принялась тыкаться мордой в землю, наконец нашарила колбасу — и с рыком, как оголодавшая шавка, вцепилась в нее зубами. Запах нагретой травы перебил резкий запах чеснока. Навь взвизгнула, роняя изгрызенную колбасу, раззявила рот и заметалась, точно пытаясь охладить обожженную пасть. И с протестующим воплем снова сиганула в атаку на световой круг.
— Що стоишь, панычу? — словно сгустившаяся из мрака девчонка запрокинула к нему лицо. — Я-то думала, ты нас, биднесеньких, рятуваты кинешься. Ледве на порох не извелась, дожидаючись. Невже драться с навьей не станешь?
— Ни за какие коврижки! — самым натуральным образом испугался Митя. Он? С навьей? Знала бы эта дура, о чем просит!
— Тобто, не лыцарь ты! — нахально заключила девчонка.
— Ну что ты, я самый настоящий рыцарь! — очень всерьез заверил ее Митя. — Просто ты не принцесса.
Даже если б ему можно было навий убивать — она и впрямь думала, он станет рисковать жизнью ради крестьянской девчонки? Или вороватой стряпухи?
— Не трусь, панычу! — Даринка неотрывно следила глазами за мертвячкой. — Зараз она пийде…
Сговорились они, что ли? Даже дурочка деревенская, не знающая, что свежевылупившаяся навь от живой крови не уйдет, его в трусости обвиняет!
Ночной воздух дрогнул и потек, как течет туман. Из мрака пахнуло ковылем и шерстью, потянуло дымком далекого костра, сдается, засмеялся кто-то… стукнул топор… нечто шумно вздохнуло и затопало… и тихо-тихо зашептали тоненькие детские голоса:
— Скок-поскок, мертвячок…
У Мити невыносимо заломило виски. Казалось, мозг пульсирует, ударяясь об стенки черепа, отскакивая… и колотясь снова… и снова…
— Скок на запад, на восток…
Песенка шелестела над самым ухом, лишая сил, то ли маня идти куда-то, то ли сбежать в дом и закрыться в комнате, подперев дверь комодом…
Короткая злая оплеуха обожгла лицо. Митя схватился за щеку, с возмущением глядя на девчонку.
— Що з тобою, паныч, ты ж, вроде, живой, а не мертвяк? — на бешеный Митин взгляд Даринка ткнула в сторону не слишком чистым пальцем. — Туда гляди!
Мертвячка корчилась. Подпрыгивала на всех четырех конечностях, как заводная игрушка, выгибалась так, что жутко, до излома, запрокинутая шея хрустела, или вдруг замирала, отчаянно впиваясь когтями в землю, словно норовя удержаться на месте.
Голоса, тихие, настойчивые, продолжали манить, звать, притягивать…
— Мертвым холодно в земле, скачут резво при луне… Скок-поскок, под кусток…
Еще разок выкрутившись, как полураздавленный червяк, навь вдруг высоко подпрыгнула, громко щелкнув суставами, скрестила руки на груди, составила ноги, как гвардеец на параде… и поскакала прочь, складываясь пополам при каждом прыжке, будто перочинный ножик. Скок! Скок! Скок!
— Наконец-то! — выдохнула девчонка, и Митя понял, что все это время они оба не дышали. — Ваш автоматон… Коняку свого парового где дел, паныч? — не дожидаясь ответа, подбежала к обессилено привалившейся к дверной створке стряпухе и выдернула у нее из рук мешок: — Соль дай сюда!.
— Та не можна, панночка-видьмочка! — Та вдруг попыталась ухватится за мешок. — Мне ж ще пану Штольцу про ковбасу казаты, шо я навье скормила!
— Я все сам объясню Свенельду Карловичу!
Митя наскоро залил под хвост паро-коня воду. Прижал ладонь к напитанным силой кого-то из Огневичей сплетению рун — тепла человеческого тела хватило, чтоб котел забулькал. Запрыгнул в седло и, ухватив девчонку подмышки, забросил себе за спину, разом с мешком соли. Мешок, сдается, весил больше. Глаза паро-коня вспыхнули — и с каждым шагом разгоняясь, автоматон помчался следом за навьей.
— Скажить ему, панычу, как есть скажить! Пять ковбас та тварюка сжерла! Шесть! — донесся следом настойчивый голос стряпухи. — З силью! Та з перцем! Та ще маслица чуток!
Из горла Мити вырвался сдавленный смешок.
Автоматон на полном ходу проскочил ворота усадьбы, оставив позади темный, без единого огонька дом. Суета у конюшен не разбудила ни отца, ни Свенельда Карловича.
[1] Ну, разве не прелестно? (фр.)
Глава 35. Фабрика мертвецов
Белая фигура в саване скакала по полю, то полностью исчезая среди кажущихся серебряными под луной колосьями, то взмывая над ними, как ярко-белый штрих на черной бумаге неба. Скок! Скок! Скок!
— Знаешь, куда она скачет? — перекрикивая яростно бьющий в лицо ветер, спросил Митя.
— Догадываюсь! — проорала в ответ Даринка.
Митя тоже… догадывался. Выхоленные поля имения Штольца сменились прорезанными трещинами оврагов пустошами — они въехали в их с отцом имение. Митя кивнул сам себе: иначе и быть не могло.
Мертвячка неслась вперед со скоростью призового рысака.