Фабрика мертвецов

Митя сидел на крыше помещичьего дома, стараясь I слиться с трубой. От сложенного на заднем дворе очага тянуло запахом каши. Из комнат слышался топот, что-то бухало, шаркали лопаты, нанятые в деревне мужики совсем изредка перебрасывались парой слов и тут же замолкали. Надо отдать Бабайко должное, даже сейчас, после его смерти, жители деревеньки отличались редкой молчаливостью. Весьма приятной обычно, но не совсем уместной сейчас – под гул голосов было бы легче прятаться.

Заскрипело колесо, и мужик с тачкой протопотал по настеленным на парадных ступеньках мосткам. Вывалил обломки лепнины, серую штукатурочную пыль, мусор и старые кирпичи поверх кучи у поросшей сорняками клумбы и налегке поспешил обратно. Стараясь не смотреть на мусорную кучу впрямую, Митя припал к краю крыши и затаил дыхание.

Тишина… Кровь в висках – стук-стук! Неподвижность – очень хочется пить, кажется, язык наждаком скребет по пересохшим губам. Дрожит разморенный полуденным зноем воздух, покачивается едва-едва, как отражение в тихом лесном озере… Покачивается куча… приподнимается… приподнимается вся, целиком, будто спаянная некой силой… колыхаясь краями туда-сюда и выписывая вензеля, будто пьяная, ползет обратно к дому.

Шур-шур, шур-шур… Митя приподнялся, опираясь кончиками пальцев о черепичный желоб у края крыши… Шур-шур… Куча медленно заползла на мостки и, теряя по пути то отломанную ножку стула, то серый от въевшейся известки бальный башмачок, принялась карабкаться к парадным дверям. Двери снова распахнулись, и толкающий наполненную с верхом тачку работник с разгону въехал колесом в ползущую ему навстречу кучу.

– А-а-а! – От вопля мужика с полузасохших деревьев сыпанула старая листва.

Куча словно взорвалась, скинув весь мусор прямиком в распахнутые двери.

– А-а-а! – Работник заорал второй раз, когда сиганувший с крыши Митя рванул к выскочившему из-под кучи лохматому клубку.

– Ап-тяп-тяп-тяп! – жалобно запричитал клубок, уворачиваясь от Митиных рук.

– А-а-а! – Мужик заорал в третий раз: клубок запрыгнул в тачку, мрачно зыркнул на него круглыми, как пуговицы, глазищами… Тачка вырвалась из рук работника и помчалась вниз по сходням, наподдав тому рукоятью под дых. Верещащий клубок шмыгнул у мужика промеж ног и шустро запрыгнул в дом.

Митя в прыжке перемахнул тачку, промчался по сходням, отпихнул работника с дороги, ворвался в переднюю и помчался вслед за клубком по усыпанному битым камнем и известью старому паркету. Стремительно серея от налипшей на шерстку известки, клубок мчался через анфиладу первого этажа, бойко перемахивая с мусорной кучи на подоконник, с подоконника на дверной косяк, прокатился по притолоке, оттолкнулся от прислоненной к стене створки, походя обронив ее на Митю…

Тяжеленная дубовая створка рухнула перед ним, подняв фонтан серой пыли.

Улепетывающий клубок подпрыгнул на ветхом кресле с торчащими пружинами и с писклявым воплем сиганул в камин.

– Ап-тяп-тяп! – Из камина вырвалось облако черной золы, загрохотало, заухало, уходя вверх по каминной трубе, раздался торжествующий вопль: – Тя-яп-тяяяяяп!

И – буме! – удирающий клубок с разгону врезался в предусмотрительно вставленную в трубу заслонку.

Из засады за креслом выскочил Меркулов-старший и…

Блямс! Вместе с вихрем золы вопящий клубок плюхнулся в подставленный мешок.

– Ага, попался! – Отец затянул горловину мешка. – Ты что творишь, анчутка? Это ж надо – чтоб домовой собственный дом в порядок привести не давал! Разве справный хозяин станет в эдакой грязи жить?

– Разбойники! – из мешка донесся тоненький, похожий на мышиный писк, голосочек, и мешок с домовым отчаянно задергался, вырываясь из отцовской руки. – Ужо я вас, ворюги! Не сметь хозяйское добро воровать!

– Я здесь хозяин! – Отец с досадой тряхнул мешок. – Ты б лучше раньше хозяйское добро сторожил, чем теперь хлам обратно в дом таскать!

– Покра-али! – протяжным воем донеслось из мешка. – Все покрали, разбазарили, ничего не осталось! Анчутка ничего не смог, у анчутки дом пустой, без хозяев, анчутка слабый, молока, маслица, хлебчика анчутке никто не дает, вот и не смог, не остановил… Не дам! – Горестные причитания сменились пронзительным воплем. – Ничего не дам, не украдете больше ничего, ни кусочка, ни соринки, воры, разбойники…

Оба Меркуловых переглянулись.

– Домовой может сойти с ума? – неуверенно переспросил Митя.

– Кто его знает!

Сквозь ткань мешка проступил контур раззявленного рта и зубов. Домовой упорно жевал мешок, пытаясь прогрызться на волю. Вымоченный в святой воде и расшитый крестами полицейский спецмешок для злокозненной нечисти не поддавался, но и домовой сдаваться не собирался.

– И как мы теперь без домового?

– Из какого заброшенного дома сманить? – наблюдая, как шевелится мешок, предложил Митя.

– Точно такого же? – Отец встряхнул мешок. – Наш дом тоже… заброшенный.

Он устало плюхнулся в кресло и тут же вскочил, едва не напоровшись на торчащую пружину.