Фабрика поломанных игрушек

Казалось, что исход может наступить сам собой, в любое мгновение, — и всё станет сразу на свои места. Но чувствовал, что только запутывается от избытка информации и усложняет свою задачу. Единственной точкой опоры была тоненькая хрупкая рука девочки в его крепкой ладони. Ира была рядом, и Павел был уверен, что он не отпустит её, всё равно узнает скрываемую истину. Разоблачит ловко построенную защиту той дьявольской нечисти, что засела внутри ребёнка. И тогда перед ним откроется вся гадкая картина порочности этих ненавистных девиц, нарушающих закон, — беспардонно проникающих на эскалатор. И хотя в голове его была сумятица, в душе разливалась приятная истома от ощущения своей значимости, важности поставленной задачи, от контролируемого владения этой хитрой бестией — маленькой частичкой всеобщего распутства. С наслаждением чувствовал рядом беспомощное существо, скрывающее внутри что-то дьявольское, недоступное.

За виадуком девочка стала тормозить, с тоской поглядывая назад.

Павел оторвался от своих мыслей и заволновался — вдруг она вспылит, закатит истерику и решит вернуться. Он посмотрел вокруг и увидел на противоположной стороне улицы пост ГАИ. Пояснил, что хочет показать Ире наглядно, как взрослые уважают представителей закона. Что следует делать и всем, в том числе подросткам. Павел с гордостью разъяснял действия милиционеров, пресекающих нарушения. Как по указке жезла транспорт останавливался. Водители выходили из машины, спешили навстречу сотруднику, озабоченно доставая документы, предъявляли. Никто не думал скрыться. Это всесильная форма заставляла водителей стоять с угрюмым видом, выслушивать назидания, качать головой, извиняться.

Ира смотрела и внимательно слушала.

Они двинулись дальше, и Павел стал говорить о трудностях службы милиционеров, о борьбе с преступниками и нарушителями закона. О том, как много приходится работать, чтобы в стране был порядок, жертвуя общением с родными и друзьями. Чтобы люди могли спокойно жить и ходить по улице, чтобы дети не боялись гулять без родителей.

По ходу дела он рассказывал о задержаниях, половину из которых сочинил, поведал об оперативных комбинациях, что звучали в сводках происшествий. Говорил с таким жаром, что и сам начинал верить в то, что принимал в них участие. Думал — ничего страшного, если приукрасил свою службу, — главное, чтобы это пошло на пользу воспитанию девочки, чтобы был результат. Ведь это тоже психологический приём!

Ира чувствовала, что разговор у них серьезный, точно она уже взрослая. С ней никто так не говорил, не слушал и не пытался понять. И от этого в общении появилась доверительность и лёгкость. Казалось, что они теперь очень хорошо понимают друг друга. Она неожиданно успокоилась, окончательно поверила, что штрафа не будет — он сдержит своё слово! Ведь у родителей совсем нет денег. Они копят, чтобы купить машину, экономят на всём. Лишние траты матери всегда приводили дома к скандалам.

Посмотрев в лицо девочки, Павел увидел, что она прониклась пониманием. Взгляд её снова потеплел. Казалось — ещё чуть-чуть, и они станут единомышленниками. От этой налаженной связи ему захотелось сказать ещё что-то тёплое, душевное:

— У меня ведь тоже семья есть, — произнёс он интригующе, подумал, что ничего плохого он и не планирует, ему понравилась собственная откровенность, — и дочка чуть помладше тебя, такая добрая и ласковая.

В этот момент ему пришла в голову неожиданная мысль:

— Я вижу, что ты уже кое-что поняла, — сообщил он, — но не прочувствовала по-настоящему. Теперь необходимо ощутить ту благодарность, которую испытывает спасённый милиционером человек. Пойдем, я помогу тебе это понять. — Павел потянул девочку за собой по тропинке, уходящей в лесопарк от шоссе, продолжая раскрывать свою идею: — Представь, что с тобой случилась беда и никого рядом нет! Вот как в этом лесу, давай попробуем!

— Это как? — недоумевала Ирина, идя за милиционером, осторожно обходя лужицы и упавшие сучья.

Осень была тёплая, но сырая. Деревья продолжали неторопливо скидывать позолоченную листву, под ногами стелился узорчатый влажный ковёр. В рытвинах и ямах неподвижная тёмная вода отражала стволы деревьев, сплетения веток кустарников, кусочки серого неба.

Ира вспомнила, как летом ездили в лес за грибами. Родители собирали, а она просто веселилась, пугая их, пряталась в ложбинках. Как волновались мать и отец, громко аукали, а она не отзывалась — поедала висящую на веточках перезревшую малину. И это воспоминание снова кольнуло её сожалением, внутренней неправильностью.

Выведя девочку на небольшую полянку, Шувалов помог ей снять ранец и поставил его у сломанной берёзки:

— Снимай шарф, я завяжу тебе глаза.

И пока Ира думала, что спросить, он несколько раз обернул её голову на уровне глаз и заправил край, погрузив девочку в темноту:

— Ну что, видно что-нибудь?

— Нее… — ответила она.

— Страшно? — поинтересовался Шувалов.

— Не очень, — улыбнулась Ира, ей стало смешно от этой чудной незатейливой игры, неожиданно спросила: — А вот вам бывает страшно?

— Нет, я же милиционер!