– Я был с детьми на улице, – сказал Олаф Шмалёр, – когда из «Ламбермона» вышел господин в дорогом пальто. Перед собой он толкал инвалидную коляску. Но она была пуста. Сперва я не обратил на нее внимание. К тому же мне приходилось уворачиваться от снежков Анриетты. Тут Жан и закричал, что это инвалидное кресло графини Дорн. – Шмалёр с улыбкой вздохнул. – Сын больше не давал мне покоя, и я, собравшись с духом, обратился к этому человеку.
– Это был господин Шувалов, русский. Он заплатил за инвалидное кресло, – объяснила Анна. – Что вы сделали?
– Да ничего. Просто спросил о вас. Этот русский рассказал, что только что купил инвалидное кресло у женщины на постоялом дворе «Ламбермон». За приличную цену. Якобы все было в порядке. Я не привык питать недоверие к людям. Но я уже догадывался, что встречу вас здесь, графиня. И что вы никогда не расстанетесь с коляской по доброй воле.
– Добрая воля, – сказала Анна. – Растяжимое понятие. Что же было дальше?
– Я сделал ему предложение, от которого он не смог отказаться. Но дело не только в деньгах.
Шмалёр усмехнулся. Он объяснил, что не только расплатился с Шуваловым, но и выразил возмущение его поведением. Когда русский рассказал ему о больной жене, Шмалёр посоветовал ему уехать из Брюсселя.
Мужчина рядом со Шмалёром одобрительно похлопал его по плечу. История инвалидного кресла Анны заинтересовала гостей: вокруг стола собирались все больше посетителей. Когда торговец сельдью закончил рассказ, все начали взволнованно переговариваться.
Анриетта потянула отца за рукав.
– Мама ждет нас на улице.
Шмалёр поднялся.
– Да, пора. Графиня Дорн, если вам доведется побывать в Любеке, загляните ко мне в контору торговцев сельдью. Тогда я докажу вам, что любекская сельдь – вкуснейшая рыба в мире.
– Подождите! – крикнула Анна. Она хотела обнять Шмалёра, поблагодарить его, сказать ему, что он озарил ее темный мир светом. Однако торговец уже повернулся к ней широкой согнутой спиной и покинул комнату с Жаном и Анриеттой на руках.
Паром из Дюнкерка в Дувр покачивался на волнах волнующегося моря. Волны с белыми прожилками накатывали на нос судна, взметая брызги. Из трубы поднимался дым. Ветер дул с кормы и гнал клубы вниз на палубу. Еле дыша, Анна успокаивала молодую француженку, на которую с момента отплытия непрерывно влияло Северное море.
Маленький пароход накренился на левый борт. Инвалидное кресло Анны, плотно зажатое между бочками, не сдвинулось с места. Графиня чувствовала себя в безопасности. Еще никогда коляска не казалась ей такой прекрасной. Еще никогда она не замечала, как приятно прилегают к телу подушки. Она была безмерно благодарна Олафу Шмалёру. Торговец сельдью не только вернул Анне инвалидное кресло. Вдобавок в маленькой корзинке коляски он спрятал двести франков. Обычно Анна такого стыдилась. Но унижения последних дней научили ее быть благодарной и радоваться, что рядом с ней оказался кто-то с большим сердцем.
Ветер погнал шлейф дыма в другую сторону. Дышать стало свободнее, Анну пронзил морской воздух. Она чувствовала себя сахарной ватой. После дней в душном трактире «Ламбермона» и тесноте их переполненной каморки на постоялом дворе море вокруг казалось ей бескрайней вселенной.
Пассажиры держались за тросы и поручни. По деревянным клеткам скакали курицы, разбрасывая перья по багажу путешественников. Худой господин держал на руках двух боязливых мальчишек и рассказывал им о красотах Лондона. Анна прислушалась.
– Столица Англии, – объяснял осмотрительный отец, – рай для детей. Через город протекает река под названием Темза, вот только плещется в ней не вода, а лимонад. Хрустальный дворец, который мы посетим, – величайшее чудо в мире – драгоценный камень, поднимающийся до самых облаков, и попасть туда может каждый.
Один из мальчиков спросил, была ли королева Англии феей.
– А как же! – ответил папа. – Пусть и довольно пожилой.
Затем мужчина принялся во всех красках описывать зрелища, которые ожидают гостей на Всемирной выставке. Анна слушала дальше. Ей и самой очень хотелось посетить стеклянный храм культур и полюбоваться тем, что необычайного было в мире. Может быть, ей доведется туда попасть. Может быть.
Море было таким же безотрадным, как и небо. Они сливались друг с другом на горизонте. Вскоре сланцевато-серый цвет на западе прорезала светлая линия. Поначалу она была узкой как нить, а потом превратилась в полосу шириной с палец.
– Скалы Дувра, – прокричал кто-то.
Француженка облегченно вздохнула. Анна наклонилась вперед в инвалидной коляске, чтобы получше разглядеть берег. Из-за пены волн и клочьев тумана ее очки покрылись капельками воды. Анна хотела протереть стекла, но тут услышала, как кто-то произнес имя Дюма.
Однако на судне было шумно. Звук затерялся среди скрипа досок и гула моторов. Анна покачала головой: наверное, ей в уши просто попала вода.
Вдруг имя прозвучало снова. На этот раз его было отчетливо слышно.
Дюма.