Фабрика романов в Париже

– Отвечайте! – потребовал Дигби, и его брови оползнем опустились на переносицу. – Откуда у вас дневники ее величества? Где вы их прячете?

Выходит, дневники действительно существовали! Написанное – правда? Даже будучи выдумкой, эти строки обладали бы взрывной политической силой. Но раз дневники были подлинными, скандал неминуем! Автор статьи порочил трон. Теперь Александр осознал всю значимость публикации. Британскую монархиню высмеяли. На дипломатической арене ее и так еще не воспринимали всерьез. Королевский дом был ослаблен, и поэтому у самой страны дела шли скверно. Текст из газеты пошатнул положение Англии еще сильнее. Франция, Россия, Пруссия, Австрия – все великие державы континента попытаются извлечь из этого выгоду. Александр жадно ловил ртом воздух. Вероятно, в Вене, Берлине и Санкт-Петербурге на картах уже расставляли оловянных солдатиков. А обвиняли во всем его, якобы автора этих строк.

– Это писал не я, – заверил Александр. – Да и как бы мне это удалось? Вам отлично известно, месье Светлость, что я сижу в тюремной камере. – Он указал на голые стены. – Никакого печатного станка здесь нет и в помине, n’est-ce pas?[68]

Дигби подошел к деревянным нарам. Он наклонился и ощупал нижнюю часть койки. Ничего не найдя, мужчина сорвал одеяло из запачканной льняной ткани.

– Что это у нас здесь?

Лорд-судья подобрал карандаш, зажав его между большим и указательным пальцами. Кончик торчал в воздухе, как волшебная палочка. В каком-то смысле он ей и был. «Да только эта палочка превратит меня не в принца, а в жабу», – подумал Александр.

– Вот чем вы писали статьи. А потом выбрасывали свои враки в окно, где бумаги подбирал посредник и доставлял в Париж. Сознавайтесь, африканец!

– Мой отец родился на Гаити, – ответил Александр. – Это Карибы. А сознаться я могу лишь в одном – я удивлен. Мне и самому хотелось бы знать, как мое имя очутилось под этими статьями.

Он почувствовал, как в нем нарастает отчаяние. Как убедить лорда-судью в своей невиновности? Дюма же просто француз. А здесь на карту поставлена честь Англии.

Дигби поднес руку к подбородку.

– Одного карандаша мало. У вас должен быть помощник.

И тут с улицы вновь донеслась музыка.

«Розы сияют в Пикардии,
В тишине серебристой росы…»

За стенами тюрьмы опять заиграла шарманка. Лорд-судья Дигби подобрал полы робы и взобрался на табуретку, раньше служившей Александру наблюдательным пунктом. На этот раз чугунные прутья сжимали цепкие пальцы закона. Александр решил использовать эту сцену в будущем романе – если он когда-нибудь его напишет.

– Вот он, шпион! – прокричал Дигби, прервав мелодию. – Так вот как вы все проворачиваете. Шарманка начинает играть – это ваш сигнал. Вы выбрасываете статьи из окна, а он делает все необходимое, чтобы выставить Англию и Ее Величество на посмешище всему миру.

С поразительной ловкостью судья спрыгнул с табуретки. Полы его робы развевались, как красная тряпка на корриде.

– Вот вы и попались, негодяй! – Он указал на койку. – Теперь с этой роскошью покончено. Вы будете жить в подвале. Без света, кровати, бумаги и карандашей. Если захотите – можете размазывать свои жалкие мысли по стенам испражнениями. Вот и посмотрим, кто заглянет к вам в гости, чтобы прочитать вашу писанину.

Глава 27. Лондон, дом Джошуа Итана Банистера, декабрь 1851 года

«Как удивителен был этот вечер! Мой любимый, милый Альберт сидел на скамеечке рядом со мной, и его любовь и расположение пробудили во мне небесную любовь и блаженство, о которых раньше я не смела и мечтать. Он заключил меня в объятия, и мы целовались снова и снова! Ах, это был самый счастливый день в моей жизни!»

Клянусь разбросанным телом Осириса! Какая сентиментальность, какой китч! Леметр провел рукой по потному лицу, и на ней остались следы от косметики. Он раздраженно вытер их носовым платком. Магнетизёр сидел за бюро в гостиной своего дома, расположенного в районе Лондона Белгравия. Джошуа Итан Банистер, один из его зажиточных пациентов, подарил ему жилье в благодарность за исцеление жены. Разумеется, дама не выздоровела, а просто в это поверила. Но не все ли равно?

Зато роскошная обстановка дома была подлинной. На потолках во всех комнатах выступала лепнина. На стенах и коврах вились цветочные узоры. Мебель была обита кашемиром, а тонкие ножки стульев изящно изгибались. В каждом углу золотой лак сливался с оттенками зеленого, и это сочетание приятно ласкало глаз. Все было тщательно подобрано и идеально подходило друг к другу.

Но этого было мало.

Леметр листал дневник королевы Виктории, обшитый синим бархатом. Признания монархини – сокровище, но сперва надо заставить его засверкать. Еще будучи юной, правительница записывала в дневнике мысли о государственных вопросах, семейных делах и мужчинах. Однако ее строки были сухими и безжизненными.

«Мы целовались снова и снова».