Fabula rasa, или Машина желаний (СИ)

Сонанта крепко зажмурилась, представляя себя именно в таким положении, но тут же решила, что подобная реальность ей невыгодна, и мысленно перенеслась на «Огнедышащий», в свою каюту. Открыла глаза — ничего не переменилось. Тот же самый узкий коридор, длинный-предлинный, те же голые оранжево-золотистые стены, будто подсвеченные изнутри свечным пламенем, и… И дверь. Прямо у Сонанты перед носом. Всё из того же льдистого материала, но с ручкой, которая тонкой закруглённой скобкой торчала именно в том месте, где и полагается быть ручке.

Сонанта чуть было не ухватила эту самую ручку, но что-то толкнуло её повернуться. На противоположной стене оказалась такая же дверь, поодаль ещё одна, а дальше и другая, и третья. Сонанта вертела головой, вытягивала шею. Всюду были двери и двери, только выхода из коридора в квадратную комнатку не было. Коридор теперь шёл в обе стороны, концами утопая в темноте.

Сонанта выругалась. Это точно сон. Именно во сне так и бывает — повернёшься, и всё изменилось.

Технически в такой вот перегруппировке пространства не было ничего невозможного. Но Сонанте очень понравилось верить, что от происходящего кругом безобразия можно проснуться.

Она шла по коридору, глядела на двери и ни одну не трогала. Шла и шла, пока не увидела поворот. Взяла и свернула. И опять пошла, не касаясь дверей.

Коридор не выдержал и кончился. Но не тупиком, а ещё одной дверью. Её-то Сонанта и открыла. То есть она только взялась за ручку, дальше получилось само собой — была тут, а стала там.

В большой белой комнате.

У дальней стены на чём-то вроде операционного стола лежал человек, вокруг него стояли ещё люди, все в чёрном, высокие, худые, с волосами цвета пепла. Услышав Сонанту, они обернулись. Сонанта обомлела: это были мерзы. Пять здоровенных мерзов в форме убой-отряда. Волчьи лица, бесцветные глаза, смертельные улыбочки.

Один мерз с красной загогулистой нашивкой на кармане шагнул Сонанте навстречу и кивнул, как бы здороваясь. Остальные расступились, давая взглянуть на человека на столе. Лежащий повернул голову, и Сонанта схватилась руками за горло — на неё смотрели тоскливые голубые глазки Густого Мха. Его коротенькое рыхлое тело растянули по столу, как шкуру убитого зверя, прикрутили чёрными ремнями с тусклыми клыкастыми пряжками; от этих ремней Густой Мох весь пошёл складками, будто мятое одеяло.

На бедняге была праздничная синяя батистовая рубашка с высоким воротом, шитым жёлтыми подсолнухами и красными петухами, на рукавах и по подолу тоже цвели подсолнухи и пели петухи. Густой Мох вышил их сам тонкими малюсенькими стежками. Он был хорошим вышивальщиком и зимой, когда работы на ферме почти не было, вышивал на продажу, как и многие мужчины в их краях. Женщины чаще шили для дома, а мужчины — для ярмарки. Густому Мху нравилось это занятие, он вышил своей невесте шёлком и жемчугом красивую обручальную шаль…

Как-то на Централи Сонанта набрела на магазинчик, в витрине которого болтался платок с аркадской вышивкой. Сонанта удивилась и зашла. Были там ещё салфетки, передники, полотенца и пара скатёрок. Стоило всё не так чтоб очень дорого, да что там, гроши стоило — но в пересчёте на аркадские кроны за одну скатёрку можно было выручить пару коров. Сонанта ушла, ничего не купив, на душе у неё было гадко.

Сейчас красивая рубаха Густого Мха была порвана от ворота до пояска, обхватившего кругленький колышущийся живот, на бледной, как тесто, груди кудрявились редкие волоски. Пояс Густой Мох тоже сплёл сам из тесьмы трёх цветов — синей, жёлтой и красной — и сам вышил синие листики по бокам красных штанов, заправленных в жёлтые телячьи сапожки. Когда-то в этом наряде он казался Сонанте почти симпатичным, а сейчас был смешон и жалок рядом с длинными поджарыми мерзами в чёрных мундирах. Мерзы плотоядно улыбались. На подставке у стола в белой ванночке лежали ножницы, щипцы, ножики и прочая гадость, которой, говорят, мерзы пользуют пленников.

Это было неправильно, что мерзам достался именно Густой Мох, он и знать-то не хотел, кого там Республика числит во врагах, болотные черти из сказок были для него реальнее далёких, непонятных мерзов, и крови он боялся. Даже взрослый убегал и прятался, когда при нём рубили голову курице, а сам и вовсе никогда не брал в руки нож. Сонанта вот малышкой любила смотреть, как безголовое тулово носится по двору, не понимая, по куриной дурости, что пора умирать, а, набегавшись, валится на бок, бьёт ногами и затихает. Крестьянской девочке было любопытно, почему так происходит, она не замечала крови на белых встопорщенных перьях… Это потом, когда девочка выросла и стала глядеть в небо, от первобытных аркадских нравов её воротило. Но даже тогда она ещё звалась не Сонантой…

Густой Мох взмахнул светлыми пушистыми ресницами с блёстками слёзок, разлепил пухлый рот и позвал:

— Белое Облачко, помоги!