Фаина Раневская. История, рассказанная в антракте

Однако можно предположить, что непростые взаимоотношения сестер были результатом не столько разности их характеров, сколько объединявшего их одиночества, о котором каждая имела свое представление.

Они могли вместе гулять по Москве, посещать премьеры и выставки, могли просто молча смотреть в окно на падающий снег, но при этом думать о своем, не находя нужным делиться своими воспоминаниями друг с другом, ведь у каждой из них были свои воспоминания и своя жизнь, пересказать которую, сидя на кухне, просто не представлялось возможным.

Народная Артистка СССР Ольга Николаевна Андровская вспоминала: «Одна из очень известных актрис – после тридцати с чем-то лет – обрела свою сестру, овдовевшую в Париже, и, путем хлопот, вернула ее в СССР, в Москву и поселила ее у себя в квартире. Я была у нее и увидела, что они обе – два полюса разных, прежде всего во взглядах на жизнь, да и во всем, и обе страдают».

Это страдание, на которое обращали внимание даже посторонние люди, выглядело беспощадным приговором попытке вернуть навсегда ушедшую жизнь, извлеченную из закоулков памяти, исправить ее.

Но ничего исправить было нельзя…

Изабеллы Георгиевны Аллен-Фельдман не стало весной 1963 года.

Говорить о том, что теперь Фаина Георгиевна окончательно осталась одна, думается, было бы неправильно: одна она была всегда, просто теперь у нее не осталось и родственников.

В 1973 году Раневская переехала из своего обиталища «высшей категории» на Котельнической набережной в дом № 3 в Южинском переулке, откуда до театра имени Моссовета, в котором тогда служила актриса, было рукой подать.

Стало быть, с театра все начиналось, к театру все и возвращалось.

Из воспоминаний Раневской: «Театр – это ежедневный праздник. Именно поэтому он обязан быть вдохновенным и кропотливым трудом. Хотелось бы, чтобы внимание театралов было привлечено не только к творчеству актеров, режиссеров, художников, но и ко всем тем, кто радуется нашим победам, оставаясь в тени кулис. Театр существует для всех, а не для избранных, однако театр горячо заинтересован в требовательном и увлеченном зрителе. Такой зритель, как никто, способен оценить и смелое новаторство, и бережное отношение к лучшим традициям русской сцены».

Триумфальное возвращение Раневской из кино, принесшего ей всесоюзную славу, в театр произошло в 1966 году, когда Фаина Георгиевна сыграла главную роль в постановке Леонида Варпаховского «Странная миссис Сэвидж» на сцене Театра имени Моссовета.

Известная своими перфекционизмом, с одной стороны, и непростым характером, с другой, от своих коллег по сцене Раневская требовала наивысшего творческого напряжения и предельной профессиональной отдачи. Понятно, что не все были готовы на это.

Уже через год после выхода спектакля актриса обратилась к руководству театра с ультимативным письмом: «Спектакль “Странная миссис Сэвидж” пользуется большой популярностью, и мое участие в нем налагает на меня особую ответственность, которую я одна не в силах нести.

В последнее время качество этого спектакля не отвечает требованиям, которые я предъявляю профессиональному театру. Из спектакля ушло все, что носит понятие искусство.

Чувство мучительной неловкости и жгучего стыда перед зрителем за качество спектакля вынуждает меня сказать вам со всей решимостью: или спектакль в таком виде должен быть снят, или немедленно, безотлагательно должны быть приняты меры к сохранению спектакля в его первоначальном виде».

Спустя годы, Фаина Раневская так объяснила свой демарш: «Я перестала играть любимую роль – миссис Сэвидж, когда не стало Вадима Бероева (Вадим Борисович Бероев, заслуженный артист РСФСР, 1937–1972 гг.). Играя музыканта, он специально выучил трудные пьесы, которые должны были звучать в спектакле. Он был правдив, и его личные качества – добрая душа – сказывались в том, что он делал на сцене. Моя учительница, прекрасная русская актриса Павла Леонтьевна Вульф, говорила: «Будь благородна в жизни, тогда тебе поверят, если ты будешь играть благородного человека на сцене».

Уход партнера из жизни стал для Раневской катастрофой, обнажившей для нее все несовершенство современного театра, о котором еще Александр Яковлевич Таиров говорил: «Театр кончился – в театре пахнет борщом». Казалось, что и через 20 лет после произнесения этих слов Фаину Георгиевну преследовал запах этого самого борща, чудился ей везде.