Фаина Раневская. История, рассказанная в антракте

Киносказка, которую рассказали Надежда Кошеверова и Михаил Шапиро и о которой композитор картины Антонио Эммануилович Спадавеккиа говорил: «Я приходил на съемочную площадку, и мне начинало казаться, будто я сам нахожусь в некоей волшебной стране с ожившими сказочными героями», стала для Раневской естественным и единственным убежищем, о котором она хоть и отзывалась с иронией – «королевство маловато, разгуляться негде», но в котором, подобно Ахматовой, она могла быть совершенно свободна и абсолютно одинока. Это была добрая сказка, выбрав которую, реальный мир «борьбы с космополитами», партсъездов, Сталинских премий и «нерушимого блока беспартийных и коммунистов» утрачивал свою реальность, превращался в иллюзию, в кошмар, в сказку страшную, жить в которой было невозможно, и решение, какую из них, двух сказок, выбрать, приходило само собой.

В закоулках памяти, или история, рассказанная в антракте

В начале 50-х годов кавалер орденов Знак Почета и Трудового Красного Знамени, лауреат трех Сталинских премий, народная артистка РСФСР Фаина Георгиевна Раневская удостоилась жилплощади в высотке на Котельнической набережной, где ее соседями стали Галина Уланова, Александр Твардовский, Михаил Жаров, Константин Паустовский, Никита Богословский, а также генералитет МГБ МВД и физики-ядерщики, имевшие в СССР в то время особый статус.

После долгих лет, проведенных в коммуналках на Большой Никитской (Герцена) и в Старопименовском переулке двухкомнатная квартира «высшей категории» на втором этаже с окнами во двор (по понятиям жильцов высотки это был непрестижный вариант) Раневская ощутила себя обладателем роскошных хором: две просторные комнаты, огромный холл, кухня-столовая, кладовка, ванная со всеми последними достижениями сантехнической мысли, лепнина, дубовые наборные паркеты, потолки – три с лишним метра, индивидуальный мусоропровод.

Ф.Г. Раневская в театральной гримерной

Правда, последнее инженерное решение стало причиной столь серьезной проблемы, что впоследствии один из жильцов дома на Котельнической набережной, Евгений Александрович Евтушенко, даже посвятил ей стихотворение «Тараканы в высотном доме»:

Тараканы в высотном доме —
бог не спас,
Моссовет не спас.
Все в трагической панике —
кроме тараканов,
штурмующих нас.
Адмиралы и балерины,
физик-атомщик и поэт
забиваются под перины,
тараканоубежища нет…

Квартира актрисы располагалась между булочной и кинотеатром «Звезда» (впоследствии «Иллюзион»), что давало Фаине Георгиевне повод шутить: «Я живу над хлебом и зрелищем».

Соседом Раневской по лестничной площадке был поэт, главный редактор журнала «Новый мир» Александр Трифонович Твардовский.

История их знакомства, как и многое, связанное с Раневской, носит комический и весьма причудливый характер. Однажды, вернувшись домой, Твардовский обнаружил, что забыл ключи от квартиры, а его семья в это время находилась на даче. Острое желание посетить уборную заставило автора «Василия Теркина» наудалую позвонить в первую попавшуюся дверь – это была квартира Раневской (которую потом Твардовский всегда будет называть «моя великая соседка»), после чего они долго беседовали о литературе, театре, кино.

С Александром Трифоновичем Фаина Георгиевна попрощалась в свойственной ей манере: «Приходите ещё, двери моего клозета всегда открыты для вас!».

Однако при всех барских излишествах позднесталинского ампира свою статусную квартиру в «Котельническом замке» Раневская не любила.

Одиночество здесь ощущалось особенно остро – среди этих огромных дубовых двухстворчатых дверей, мозаичных панно, бесконечных колоннад, гипсовых звезд под потолком, хрустальных люстр, мраморных балюстрад, устланных коврами лестниц. Создавалось впечатление, что находишься если не в музее эпохи «великого кормчего», то в языческом святилище всесоюзного почета и всенародной глории.

Из воспоминаний Фаины Раневской: «Я часто думаю о том, что люди, ищущие и стремящиеся к славе, не понимают, что в так называемой славе гнездится то самое одиночество, которого не знает любая уборщица в театре. Это происходит от того, что человека, пользующегося известностью, считают счастливым, удовлетворенным, в действительности все наоборот. Любовь зрителя несет в себе какую-то жестокость. Я помню, как мне приходилось играть тяжело больной, потому что зритель требовал, чтобы играла именно я. Когда в кассе говорили „она больна“, публика отвечала: “А нам какое дело? Мы хотим ее видеть и платим деньги, чтобы ее посмотреть”. А мне писали дерзкие записки: “Это безобразие! Что это Вы надумали болеть, когда мы так хотим Вас увидеть?” Ей-богу, говорю сущую правду. И однажды, после спектакля, когда меня заставили играть “по требованию публики” очень больную, я раз и навсегда возненавидела свою “славу”».