— Правильный вопрос. Дело в том, что некоторые освобождённые из сострадания к людям стараются оставить какие–то следы своего пребывания здесь. А поскольку возможности у них большие, это у них иногда получается. Иногда даже хорошо получается. Возникают мифы, религии. Но я не об этом. Левин, судя по всему, действительно существовал. И действительно освободился тем способом, который описан в мемуаре. Нужно будет внести изменения в конструкцию ментоскопов. Чтобы исключить такую возможность в будущем. Только не спрашивайте, почему, а то я в вас сильно разочаруюсь.
— Хорошо, разочаровывайтесь. Почему? — тут же спросил Завадский.
— Мне бы идти, — подал голос Григорянц, до сих пор помалкивающий и сосредоточенно изучающий свою панельку. — Можно я пойду, Леонид Андреевич? Дела.
— Арам Самвелович, дорогой, ну конечно идите, — сказал Горбовский. — И не забудьте сегодня посидеть с Сикорски в том самом ресторанчике. Рудольфу сейчас грустно.
— Сделаем, — серьёзно сказал Григорянц и вышел.
— Так вот, — продолжил Горбовский. — Когда Сикорский пришёл ко мне с докладом…
— Подождите, пожалуйста, — перебил его Завадский. — Я спрашивал…
— А я вас попросил не спрашивать. Вы к моей просьбе отнеслись без уважения. Пожалуй, я так же поступлю по отношению к вашим просьбам. Я вас больше не задерживаю, Валентин Петрович.
Завадский сильно покраснел. Потом решительно поднялся с места. Чуть помедлил, зависнув над креслом, потом решительно пошёл к двери.
— Не очень долгая симпатия вышла, — пробормотал он под нос достаточно громко, чтобы быть услышанным.
— А вы понимаете, что вам сейчас сотрут память? — поинтересовался Горбовский.
— Мои друзья из ДГБ будут разочарованы, — сказал Завадский.
— Кем же именно? — парировал Горбовский.
— Не только мной, — ответил архивариус.
— Трезво мыслите, — оценил Горбовский. — Да ладно, садитесь. Если хотите — извинюсь. С меня не убудет.
— А мне не прибавится, — сказал Завадский и вернулся в кресло.
— Ну, слушайте. В общем, в предыдущем варианте нашей реальности, в которой существовал Борис Левин, «Зеркало» сработало иначе. Может быть, с ошибкой. А может, просто были другие мишени. Теперь уже не разберёшь. Но лично я думаю, что здесь не обошлось без лаксиан. Которые вмешались в работу системы. И таким образом сохранили того самого Вандерхузе, который освободил Левина.
— Я вот ещё не понял, — сказал Валентин Петрович. — Куда всё–таки делись вещи Геннадия Юрьевича? Ну, ключ, камень этот жёлтый, который Тезисом оказался… Их же отобрали у Вандерхузе лаксиане?
— В той реальности, — сказал Комов, не оборачиваясь: отвернувшись к стене, он сосредоточенно возил пальцем по небольшому экрану — видимо, что–то читал.
— А в этой? — не понял Завадский.
— А в этой я даже на Леониду не попал. Так что всё моё при мне осталось. Хотя ключ я проверил. Действительно, открылся. Ну я его обратно на себя закрыл.
Завадский не очень понял, но решил не уточнять.
— И вот Сикорски является с докладом, — продолжил Горбовский. — Он в очередной раз нашёл Целмса. Который связался с его агентом Сашей Ветрилэ и пытается раздобыть какую–то технику. Я встревожился: мало ли как оно бывает. Послал людей. Они выяснили, что на станции действительно обитает человек, похожий на нашего дорогого дядю Яшу. Не полная копия, но похож очень. Мы подключились к его компу, нашли мемуар. Нас это очень заинтересовало. Особенно информация про Абалкина и всё с этим связанное. Я дал Араму Самвеловичу соответствующие полномочия, и он со своими людьми вступил с Вандерхузе в контакт.
— Подождите… В какой контакт? — не понял Валентин Петрович.
— Ну, как бы это сказать. От КОМКОНа дядя Яша ждал неприятностей.
— А что, неправильно ждал? — спросил Завадский.
— Нет, конечно. Ну подумайте сами: у Вандерхузе есть знакомый лаксианин. Можно сказать, друг. Который обещал ему помочь. И передал через него важнейшую информацию. Кем надо быть, чтобы в ответ на это причинять такому человеку неприятности?
— Идиотом, — уверенно сказал Славин. Он единственный не занимался делами, а слушал. — Я вообще не помню случая, чтобы лаксиане обращались к людям напрямую.
— А я не помню случая, чтобы они хоть к кому–то обращались, — закончил Горбовский. — В общем, Вандерхузе обижать нельзя. Но дядя Яша мог испугаться, глупостей каких–нибудь наделать… Поэтому мы представились как ДГБ. С психологической точки зрения это было правильнее.
— Но как же Сикорски?
— А что Сикорски? Его агента мы нейтрализовали. Сначала послали ей письмо от имени шефа…
— Так это вы сделали? А секретная дегебешная техника? Контроллер Странников, который пишет на все дорожки?
— Я не уверен, что такая штука вообще существует, — ответил Горбовский. — Мы сделали проще: послали письмо с компа самого Сикорски. Арам Самвелович зашёл поболтать, дождался, пока Сикорски отойдёт в туалет…
— Я думал, они друзья, — вздохнул Валентин Петрович.
— Ну конечно друзья. Просто дружба дружбой, а служба службой. В общем, отправили мы эту Сашу к Вандерхузе на станцию. Ну и сами там побывали. Разумеется, деликатно. Не беспокоя хозяев, скажем так. Кое–что там поменяли…