Факел свободы

Когда они не могли избежать его, они ограничивались минимально возможным количеством слов. Было до жути очевидно, что они списали его со счетов, и трое из них были на грани того, чтобы заявить, что они не сочувствуют ему. Лучшее, что МакБрайд мог сказать об этих троих, было то, что они, по крайней мере, пытались избежать выражения своего согласия с решением Совета в случае Франчески Симоэнс там, где, скорее всего, Херландер мог подслушать их. С другой стороны, он сомневался, что любой из них был бы убит горем, если тому и пришлось бы это услышать.

Их нынешний проект близился к завершению, что было и хорошо, и плохо. Улучшение межполосного двигателя, которое, вероятно, станет результатом их исследований и разработок, конечно, будет существенным плюсом. И то, что Симоэнс оставался в основном функционирующим на протяжении всего времени, было большим плюсом, как лично, так и профессионально, для Джека МакБрайда. Но печальная правда заключалась в том, что, несмотря на свои прошлые характеристики и очевидные способности, Херландер Симоэнс не был исключительно важен для исследовательских программ Соответствия. Он не был незаменимым - по крайней мере, в долгосрочной перспективе, какими бы разрушительными ни были последствия его отстранения от текущих проектов его команды. И у МакБрайда не было никаких иллюзий о том, что произойдет с Симоэнсом, по крайней мере, в том, что касается его работы в Центре, как только все эти текущие проекты будут благополучно завершены.

"Они собираются обгадить его, вот что произойдет, - мрачно подумал МакБрайд. - На самом деле их трудно винить. Он превратился в такое ничтожество, что никто в здравом уме не включил бы его в новую команду, если бы вообще смог найти кого-нибудь, кого можно было бы использовать вместо него. Он тоже это предвидит. Я думаю, что это одна из причин, по которым в последнее время его характер стал еще более вспыльчивым. Но что, черт возьми, с ним будет, когда он потеряет даже свою работу?"

Он поморщился, когда ему в голову снова пришла еще более мрачная мысль. Учитывая тот факт, что Симоэнс знал об обратном отсчете, и пока он не был отстранен от текущих обязанностей, вероятность того, что его гнев и отчаяние могут подтолкнуть его к некой саморазрушительной (и, в конечном счете, бесполезной) открытой попытке мести, все четче вырисовывалась в списке неотложных дел МакБрайда.

"А как насчет тебя, Джек? - спросил он себя, глядя на увеличенное изображение Херландера Симоэнса, работающего на своем терминале, в полном одиночестве в своем самостоятельно созданном кармане изоляции. - Ты не такой неудачник, как он... по крайней мере, пока. Но ты тоже заражен, не так ли? И Зак начинает беспокоиться о тебе, не так ли? Он не знает, что тебя гложет, но он знает, что что-то гложет тебя изнутри".

МакБрайд откинулся на спинку кресла, потирая закрытые глаза пальцами обеих рук, и его охватило чувство мрачного отчаяния. В этом отчаянии было больше чем немного гнева, и большая часть этого гнева была направлена на Херландера Симоэнса. Умом МакБрайд знал, что злиться на Симоэнса для него так же иррационально, как для Симоэнса впадать в раскаленную добела ярость из-за какого-то невинного замечания одного из его коллег. Это было не так, как если бы гиперфизик намеревался разрушить душевное спокойствие Джека МакБрайда. Если на то пошло, Симоэнс на самом деле не делал этого. Но то, что он сделал, должно было стать тем фактором, который выкристаллизовал собственную... двусмысленность МакБрайда в добровольном мрачном самопризнании.

Когда он наблюдал, как сантиметр за сантиметром распадается Симоэнс, то, что случилось с гиперфизиком и его дочерью, стало микрокосмом для всех его собственных сомнений, всех его собственных опасений по поводу мезанского Соответствия и его конечной цели. И это, думал МакБрайд, было потому, что судьба семьи Симоэнс была микрокосмом. Даже мезанский альфа-ум не мог по-настоящему понять - не на фундаментальном, эмоциональном уровне - концепцию столетий, тысяч обитаемых планет и буквально триллионов бесчисленных человеческих жизней. Масштаб, масштабы были слишком огромными. Разум отступал в концепцию "один, два, три, много" - концептуализацию, которой можно было интеллектуально манипулировать, учитывать в планах и стратегиях, но не понимать по-настоящему. Не внутри, где на самом деле жил человек.

Но Херландер, Харриет и Франческа Симоэнс представляли собой трагедию человеческого масштаба. Это было то, что можно было уловить, можно было понять. Нечто такое, что можно пережить, по меньшей мере, из вторых рук, и, что еще хуже, его нельзя было игнорировать. Нельзя было повесить ярлык "не мое дело" и спрятать под удобным ментальным ковром, пока человек живет своей собственной жизнью.

Во всяком случае, не для Джека МакБрайда.