Фактор Черчилля. Как один человек изменил историю

Воскресные упражнения на природе с детским этюдником подтолкнули меня раздобыть утром полный набор для живописи масляными красками.

Следующий шаг после покупки красок, мольберта, холста был в том, чтобы начать. Но как трудно было сделать этот шаг! На палитре блестели бусины краски, передо мной вознесся холст, белый и незапятнанный, но пустая кисть нерешительно колебалась в воздухе, отягощенная судьбоносностью. Казалось, мою руку удерживал негласный запрет. Но, в конце концов, небо было безусловно голубым. Так зачем же сомневаться, нужно взять синюю краску, смешать с белой и нанести на верхнюю часть холста. Не требуется художественного образования, чтобы увидеть это. Такая отправная точка годится для всех.

Я взял очень тонкую кисть, осторожно смешал на палитре небольшое количество синей краски и потом с огромной опаской сделал на белоснежном щите, противостоящем мне, небольшую отметку размером с горошину. Это был вызов, обдуманный вызов, но такой слабый и запинающийся, сделанный в таком оцепенении, что он не заслуживал ответа. Неожиданно с аллеи донесся громкий звук приближающегося автомобиля. Из колесницы вышла не кто иная, как даровитая жена сэра Джона Лавери.

– Живопись! Но отчего же так нерешительно? Дайте мне кисть побольше.

Шлепок в скипидар, удар по синей и белой, стремительное смешивание на палитре, очищать больше не нужно, а затем несколько яростных мазков и полосований голубым по совершенно испуганному холсту. Было ясно, что он не даст отпора. Никакой злой рок не собирался мстить за лихое насилие. Холст беспомощно ухмылялся передо мной. Все чары развеялись, а болезненная подавленность исчезла. Я схватил самую большую кисть и в безумном исступлении набросился на свою жертву. Никогда больше холст не внушал мне страх.

Мастерская занимает все внутреннее помещение старого коттеджа, высокие окна и мольберт Черчилля обращены к камину. Рядом с ним портрет Рандольфа, который кажется пучеглазым и надменным, а в холсте по-прежнему прореха – именно ее Черчилль собирался заделать, когда у него было «Видение».

У стены стоит высокий шкаф с открытыми полками, когда-то в нем была огромная сигарная коллекция из Гаваны, а сейчас там сотни тюбиков краски, они выдавлены, перепачканы и лежат рядами. Можно ощутить энергию, с которой Черчилль брался за искусство, увидеть, как он по-военному распланировал табуреты, мольберты, палитры, зонтики, блузы, пузырьки со скипидаром и льняным маслом – все принадлежности для оснащения художника, вознамерившегося атаковать холст.

Но, когда вы окинете комнату взглядом, вы поймете, что его занятия не были позерством. Здесь он не дурачился. Его полотна рядами опоясывают комнату, от пола до потолка, – и это лишь часть из 539 картин, написанных им за свою жизнь.

Даже самые фанатичные из поклонников не назовут его техническим виртуозом, человеческие формы не поддавались его руке. Чтобы добиться сходства, он иногда использовал приспособление, называемое эпидиаскопом, которое проецирует фотографию на холст, – с его помощью он сделал ряд несколько безжизненных этюдов с игроками в регби, выстроившимися при вбрасывании, а также с Артуром Бальфуром вместе с супругой, слегка походящими на обезьян-капуцинов. Но многие другие картины отражают его личность, и отдельные из них красивы.