Факундо

Когда Кирога вступает в Сан-Хуан, хозяева города, те, кто не бежал, священники, довольные неожиданной поддержкой, организуют ему встречу, выстроившись вдоль улицы в длинные ряды. Факундо проезжает мимо, не обращая на них внимания, те в смущении следуют за ним на расстоянии, униженно переглядываются, пока не оказываются в центре загона для лошадей, на засеянном клевером поле,— вот жилище, которое пастуший генерал, этот современный гиксос[270], предпочитает богато уб­ранным городским домам. Негритянка, нянчившая его в детстве, появля­ется поглядеть на своего Факундо, он сажает ее рядом, сердечно беседует с ней, священники же и отцы города стоят перед ним и не удостаива­ются ни единого слова — ни «здравствуйте», ни «до свидания».

Католикам следовало бы хоть немного задуматься, почему они столь неожиданно получили помощь и нужна ли она им. Несколько дней спустя, узнав, что священник церкви Консепсьон — либертин, Факундо отдает приказ об аресте, по дороге над ним издеваются, затем его зако­вывают в кандалы и велят готовиться к смерти. Мои чилийские читатели должны знать, что в то время в Сан-Хуане были священнослужители-либертины — приходские священники, духовники, монахи, поддерживавшие президентскую партию. Среди прочих весьма известный в Сантьяго кли­рик Сентено и еще шесть других с наибольшим рвением участвовали в церковной реформе. Чтобы оправдать лозунг на своем знамени, Факундо необходимо было что-то сделать для религии. С этим похвальным наме­рением он пишет одному священнику, своему стороннику, записку, испра­шивая совета относительно принятого им решения перестрелять город­ские власти, которые до сих пор не издали указа о восстановлении льгот церкви.

Наш добрый клирик, не отдававший себе отчета, что значит совер­шить преступление именем бога, по крайней мере хотел соблюсти поря­док в изъятии благ и добился, чтобы им было направлено официальное извещение с прошением или приказом поступить так-то и так-то.

Существовал ли религиозный вопрос в Аргентинской Республике? Я категорически отрицал бы это, если бы не знал, что чем более варварским, а потому чем более неверующим является народ, тем сильнее подвержен он волнениям и фанатизму. У нас народные массы не пришли в движение стихийно, те, кто призывал к смуте — Факундо, Лопес, Бус­тос и другие,— были совершенно безразличны к религии. Это самое важ­ное. Религиозные войны XV века в Европе с обеих сторон велись искренне преданными Учению фанатичными верующими, готовыми без каких-либо политических целей или корыстных интересов даже на муче­ничество. Пуритане читали Библию за минуту до боя, молились и нака­нуне сражения постились и исповедовались в грехах. Еще ярче проявля­ется дух противоборствующих партий в том, как они осуществляют свои намерения после победы, идут ли они дальше по сравнению с тем, к чему стремились поначалу. Если этого не происходит, вера в слово поколебле­на. А что было сделано во имя религии или в интересах духовенства в Аргентинской Республике после победы партии, носившей название ка­толической?

Мне известно только об изгнании иезуитов[271] и казни в Сантос-Лугаресе[272] четырех уважаемых священников[273] — сначала содрали кожу с головы и рук, а затем обезглавили их; другой факт: рядом со святейшими таинствами поместили портрет Росаса и носили его, как хоругвь, во время процессий под балдахином! Совершала ли столь кощунственные оскорбления религии партия либертинов?

Но я слишком задержался на всем этом. В Сан-Хуане Факундо про­водит время за карточным столом, свалив на власти заботы по сбору средств для возмещения расходов, которых потребовала защита религии. Все время, пока Кирога находился в Сан-Хуане, жильем ему служила индейская хижина-тольдо[274], построенная посредине поросшего клевером луга, а красовался он в чирипа. То был вызов и оскорбление городу, где большинство жителей ездили верхом в английском седле, где презира­лись варварская одежда и вкусы пампы, поскольку то была не пастуше­ская, а исключительно земледельческая провинция!

Еще один поход на Тукуман, против Ламадрида, завершил debut или первый выход на сцену этого нового пастушеского эмира. Поддержанный провинцией, генерал вновь вернулся там к власти, а Факундо уже считал своим предназначением добыть его. Новая кампания, новое сражение и новая победа. Я опускаю подробности, ибо они не прибавят ничего суще­ственного. Хотя есть один весьма красноречивый факт. В битве при Рин­коне у Ламадрида было сто десять пехотинцев; к концу боя шестьдесят из них погибли, а пятьдесят остальных (за исключением одного) были ранены. На другой день Ламадрид готовится к сражению, и Кирога посылает к нему одного из своих адъютантов, безоружного, сообщить всего лишь то, что военные действия начнутся с расстрела пятидесяти пленни­ков: они стояли на коленях под прицелом ружей солдат Факундо. Узнав об этом, Ламадрид отказался от сопротивления.