Факундо

Вот труд, который мы должны выполнить в Аргентинской Республике. Наверное, после разгрома, какой учинил в стране Росас, стольких благ невозможно добиться сразу — пройдет год или более, прежде чем колебания прекратятся и общество придет в равновесие. Но во всяком случае после падения этого чудовища мы вступим на путь, что ведет к прекрасному будущему, от которого его губительное воздействие с каждым днем отдаляло нас все больше и больше; и тогда-то мы зашагаем навстречу ему исполинскими шагами, оставив позади варварство, безнравственность и нищету. Перу, несомненно, также страдает от сотрясающих ее волнений, но тем не менее перуанские граждане не бегут тысячами и не скитаются десятками лет по соседним странам; там нет чудовища, возвышающегося на горе трупов и подавляющего любое проявление свободы и достоинства. Прежде всего Аргентинской Республике необходимо то, чего Росас не сможет дать ей никогда, ибо это противоречит самой его сущности — ей необходимо, чтобы жизнь, собственность людей не зависели от произвольного слова, от настроений правителя; когда эти две основы будут гарантированы — право на неприкосновенность жизни и собственности — форму правления, политическое устройство государства определят время, события, обстоятельства. Едва ли в Америке найдется народ, который бы меньше, чем аргентинский, верил в подписанное соглашение, в Конституцию. Иллюзии рассеялись; Конституция Республики возникнет сама по себе, она сама породит себя, не ожидая чьих-либо предложений. Унитарная, федералистская или смешанная — она будет такой, какой продиктуют ее события, сама жизнь.

Я не считаю, что невозможно установление порядка сразу после падения Росаса. Хотя со стороны общественный разлад, порожденный правлением Росаса, кажется огромным, на деле он не так уж велик: преступления, свидетелем которых стала Республика, совершались официально, по указанию Правительства, никого не кастрировали, не обезглавливали и не преследовали без формального на то приказа. С другой стороны, в народе всегда живы силы противодействия, и состояние беспокойства и тревоги, в котором Росас держал его на протяжении десяти лет, обязательно должно смениться желанием покоя; после стольких ужасных событий народ и правительство постараются избежать и единого преступления, чтобы ненавистные слова «Масорка!», «Росас!» вновь не зазвучали подобно голосам фурий мести. Печальные же уроки, вынесенные из ошибок унитариев, заставят политических деятелей впредь быть более осмотрительными в своих намерениях, а партии — разумнее соразмерять свои требования. Кроме того, полагать, что народ может превратиться в массу преступников, как и то, что отдельные личности, превращенные тираном в убийц, есть злодеи по своей сути, — значит не понимать человеческой природы. Все зависит от пристрастий, что господствуют в определенные моменты, и тот, кто сегодня в порыве фанатизма упивается кровью, вчера мог быть простодушным богомольцем, а завтра станет добрым гражданином, если исчезнут причины, толкавшие его на преступление. Когда в 1793 году французская нация оказалась в руках неумолимых палачей[437], более полутора миллионов французов пали жертвой кровавых преступлений, а после падения Робеспьера и прекращения террора оказалось достаточным принести в жертву вместе с ним лишь около шестидесяти знаменитых злодеев, чтобы вернуть Францию к ее обычаям миролюбия и морали; и те самые люди, что совершили столько злодеяний, стали потом полезными и нравственными гражданами. И я утверждаю, что в сторонниках Росаса, будь то даже члены Масорки, под оболочкой преступности скрываются добродетели, которые однажды должны быть поощрены. Тысячи жизней были спасены благодаря предупреждениям, которые сами члены Масорки тайно посылали жертвам, предназначенным приказом к убийству.