Факундо

Факты говорят сами за себя с печальной и ужасающей точностью. Только история побед мусульман над Грецией дает нам пример подобной варваризации, столь скорого разрушения. Но это происходит в XIX веке, в Америке! И причем за каких-нибудь двадцать лет! То, что говорилось о Ла-Риохе, целиком может быть отнесено и к Санта-Фе, Сан-Луису, Сантьяго-де-Эстеро — к этим скелетам бывших городов, дряхлым и опустошенным захолустьям. Уже на протяжении десяти лет в Сан-Луисе только один священник, там нет ни одной школы, никого, кто носил бы фрак. Но давайте рассмотрим на примере Сан-Хуана судьбу городов, которые избегли разрушения, но незаметно варваризируются.

Сан-Хуан — исключительно земледельческая и торговая провинция, отсутствие в ней пастушеского села долгое время спасало ее от власти каудильо. Какая бы партия ни одерживала верх, губернатор и чиновники избирались из образованного населения до 1833 года, когда Факундо Кирога поставил у власти невежественного человека[159]. И тот, не избегнув влияния нравов цивилизованного общества, преобладавших здесь, несмотря на характер новой власти, доверил руководство образованным людям, но затем был побежден Брисуэлой, вождем риоханцев; потом его сменил генерал Бенавидес[160], который уже девять лет держит в руках власть, расценивая ее не как временное полномочие, а как постоянную привилегию. Население Сан-Хуана выросло благодаря успехам земледелия и притоку спасающихся от голода и нищеты жителей из Ла-Риохи и Сан-Луиса; число зданий в городе заметно увеличилось, что доказывает, сколь богаты эти области и какого расцвета могли они достигнуть, если бы правительство заботилось о просвещении и культуре, единственном, что способно возвысить народ.

Деспотизм Бенавидеса носит нежесткий и мирный характер, и потому и в городе, и в душах людей покой. Это единственный каудильо Росаса, который не выкупался в крови, и тем не менее результаты варваризации современной системы здесь ощущаются с не меньшей силой.

В городе с сорокатысячным населением нет сейчас ни одного адвоката — ни уроженца этих мест, ни прибывшего из другой провинции. Судопроизводство ведется людьми, не имеющими самого элементарного представления о Праве, да и кроме того — это в полном смысле слова никчемные люди. В городе нет ни одного общественного учебного заведения. Женская школа была закрыта в 1840 году, три мужских школы открывались и закрывались одна за другой между 1840 и 1843 годами по причине полного равнодушия и даже враждебности властей. Только трое юношей учатся за пределами провинции. Есть лишь один врач — уроженец Сан-Хуана.

Не наберется и троих молодых людей, знающих английский язык, не отыщется и четверых, говорящих по-французски. Лишь один изучал математику. Только один юноша имеет образование, достойное культурного народа, — это сеньор Раусон[161], известный своими незаурядными способностями. Его отец — североамериканец, и этому он обязан своим образованием.

Не найдется в городе и десятка граждан, которые научились чему- нибудь большему, чем читать и писать. Нет ни одного военного, который служил бы в регулярной армии за пределами Республики[162].

Но, может быть, такое убожество — обычное явление для провинциального города? Никоим образом! Чтобы доказать противное, достаточно обратиться к истории. Двадцать лет назад Сан-Хуан был одним из самых культурных провинциальных городов. До какой же степени должен прийти в упадок и захиреть американский город, чтобы искать время его расцвета, возвращаясь на двадцать лет назад!

В 1831 году в Чили эмигрировали двести горожан, главы семей, молодые литераторы, адвокаты, военные и так далее. Копиапо, Кокимбо, Вальпараисо и другие города Республики все еще наводнены этими благородными изгнанниками; одни из них капиталисты, другие — горные инженеры, много коммерсантов и землевладельцев, адвокатов, врачей, людей иных профессий. Подобно беглецам из Вавилона, они не увидели больше земли обетованной! Новая волна эмиграции в 1840 году оставила страну, чтобы не вернуться назад!