Факундо

Из Палаты представителей, куда Росас явился получить жезл правителя, он отъезжает в багрово-алом экипаже, выкрашенном по его приказу ех professo[376] для такого торжественного события и украшенном алыми шелковыми лентами; в экипаж впряжены те, кто безнаказанными убийствами с 1833 года держал город в постоянном страхе. Это Народное общество, у них у пояса ножи, на них алые жилеты и алые ленты, на которых читаем: «Смерть унитариям!» У ворот дома Росаса те самые люди, что везли экипаж, встают в почетный караул; сюда стекаются горожане, за ними — генералы: ведь необходимо продемонстрировать безграничную приверженность персоне Славного Реставратора Законов.

На следующий день появляется воззвание к народу и список изгнанников, в котором фигурирует один из его зятьев — доктор Альсина. Упомянутое воззвание — одно из немногих распоряжений, самолично написанных Росасом; к сожалению, этого цепного документа у меня нет под рукой. Программа правления разъяснялась в нем открыто, без околичностей. «Тот, кто не со мной, — мой враг», — такова политическая аксиома, освещающая ее; объявлялось, что потечет кровь, и единственная обещанная гарантия — неприкосновенность собственности. Горе тем, кто вызовет гнев Росаса!

Спустя четыре дня церковный приход Сан-Франсиско извещает о своем намерении отслужить мессу и вознести Te Deum в знак благодарения Вседержителю и т. п.; население приглашается торжественно отметить своим присутствием этот акт. Близлежащие улицы в праздничном убранстве, устланы коврами и дорожками — это настоящий восточный базар: камчатые и пурпурные ткани, золото и драгоценные камни в причудливом обрамлении. Народ заполняет улицы, стекается молодежь поглазеть на нововведение; дамы превращают приход в место вечернего гулянья. Молебен продлевается на один день, затем еще на один, в городе царит оживление, люди снуют взад и вперед, все возбуждены, прекращены всякие работы — и так продолжается четыре, пять дней подряд. «Гасета» описывает самые мельчайшие подробности пышного празднества.

Через восемь дней другой приход извещает о своем Te Deum, его прихожане намереваются посоперничать в энтузиазме с соседями и затмить их торжества. Какая роскошь кругом, какое множество украшений! Портрет Реставратора помещен на улице под балдахином, на котором алый бархат оттеняет золотая тесьма с кистями. И снова все приходит в движение на много дней, вся жизнь протекает в сметливом приходе. Спустя несколько дней — другой приход, новый праздник в другом районе. Но до каких же пор праздновать? Народ еще не устал от спектаклей? В чем причина такого энтузиазма, не охладевающего целый месяц? Почему бы всем приходам не устроить празднества одновременно? Нет, это энтузиазм организованный, управляемый исподволь.

Проходит год, но торжества в церковных приходах все продолжаются, официально организованный всплеск радости переходит из городов в селения и, кажется, никогда не кончится. «Гасета» в течение полутора лет занята описанием праздников федералистов, и постоянно в ней появляется одна и та же картина: портрет Росаса, установленный на специальной повозке, везут впряженные в нее генералы и дамы — подлинные федералисты. «Et le peuple, enchante d'un tel spectacle, enthousiasme du Te Deum, chante moult bien a Notre-Dome, le peuple oublia qu'il payait fort cher tour, et se retirait fort joyeux»[377].

По истечении полутора лет после этих празднеств багровый цвет превращается в символ верности делу, портрет Росаса, вначале помещенный в алтарях, становится частью повседневного костюма, каждый должен носить его на груди в знак пламенной любви к персоне Реставратора. Наконец из этого разгула рождается страшная Масорка — федералистская полиция, которую образуют добровольцы-энтузиасты. Им вменено в обязанность поначалу ставить недовольным клистир из перца и скипидара, а потом, если этого воспламеняющего курса лечения недостаточно, обезглавливать тех, кого следует.

Вся Америка потешалась над знаменитыми празднествами в Буэнос-Айресе, почитая их пределом развращения народа, я же рассматриваю их как явление политического порядка, принесшее столь обильные плоды. Как в республике, в которой никогда не было монархов, насадить идею личной власти? Багровая лента — это символ террора, что сопровождает вас повсюду: на улице, в лоне семьи; вы принуждены помнить о ней, одеваясь, раздеваясь, а ведь идеи запечатлеваются в памяти всегда по ассоциации. Знакомое дерево в поле напоминает нам, о чем мы разговаривали десять лет назад, проходя мимо него; и вообразите, какие мысли и неизгладимые впечатления могут быть связаны с багровой лентой, которая непременно должна напомнить о Росасе!