Фалес Аргивинянин

«Со мной идёшь ли, Клодий, ты?!», –

Спросил Учитель, и мечты

О наших странствиях иных

Тонули вмиг в судьбах чужих.

И на согласье перст вознёс

Гасить горящий над челом

Тот Вечности Маяк, и произнёс:

«Забудь же, Клодий, о былом!

С главы твоей снимаю крест

И возлагаю на плечах.

Так, странником незваных мест,

Поборешь ты предсмертный страх.

Любовью мудрость же твоя

Пусть окропится на века,

Распятьем смертным упоя,

Душа, как времени река!»

Вперяя взор вселенских ок,

Вдыхая воздуха глоток,

Спросил Учитель у меня,

Разменной данью пророня:

«Тебя я видел, – говорил, –

О чём ещё могу молить?»

«Идём со мной!», – Он попросил.

«Не можешь ты о том просить.

Ибо всегда я за Тобой

Ту стражу вечную несу

И вглубь веков перенесу!»

«Да будет так!», – сказал Учитель.

Стихий земных он повелитель, –

«Я жизни страх тебе верну,

Неси её ты к бездны дну.

Ты к Гераклиту возвратись,

Скажи, дабы он ждал меня,

Доколе не вернусь я близь,

Заветы вечности храня.

Не должно путь держать туда.

Кому Молчание венец,

Ибо со мной он навсегда,

Святилищ жизненный старец,

Потом, прошу я, возвернись.

На триумфальный мой конец

Дабы страданья пронеслись

На богоборческий венец…»

В поклоне низком я ушёл.

Учеников сонм мимо шёл

И отделился от него

Тот, с кем встречались до сего:

«Мудрец, прости меня, любя…» —

Сказал, пройдя мне, он, скорбя.

В глазах вражда царила, злоба,

Удел ничтожнейшего рода.

«Обиды нет в том, иудей,

Ты погаси в очах вражду,

Ведь меж шипов царя царей

Твой шип предательства в аду».

Шакалом резко отскочив,

Толпу учеников смутив,

Со страхом взоры на меня

Смотрели, мыслею браня.

И лишь Фома с пригоршней чада

Сопроводили до врат сада.

Фома нагнулся и сказал,

Сказать точнее, он шептал:

«Мы братья Фив святилища, о да,

Храни же вечность ей всегда,

Палладе Вечной, неземной,

Кормилице моей одной!»

Я был спокоен, как всегда,

И путеводная звезда

Уже ласкала гладь земли.

Ростки начала проросли.

«Великий Клодий опечален, –

Сказал один мне ученик, –

Прими же дар, что мной представлен, –

Рукой к руке моей приник, –

Его рукой цветок был сорван,

Он будто соткан из любви!»

И розы алый цвет смакован

Шипом подобно на крови.

Я спрятал розу на груди.

Сказав ему в ответ: «Иди!

Свой старый мир тебе дарю

И за проступки не корю.

Но вижу, встретимся мы вновь,

Даря святилище любовь.

И точки жизней пресекутся,

В одном пристанище сольются!»

Так я покинул Палестину.

Уже один расправив спину,

Через барханы и пески

Держал я путь к святилищу тоски.

Глава 4

1

Бродящий дух, подобно псине

Уже завыл де от тоски,

И как на привязи, в трясине

Стал презирать вокруг пески.

Я в тренировках научился

Жару и голод упреждать

И чрез мгновения молился,

Вновь заставляя себя ждать.

Оазис, солнце и жара,

О, неужель и мне пора?

Как вдруг знакомые чертанья

И щебет птиц, увещеванья.

То были Фивы, город злат,

Опорный пункт массивных врат!

Прибыв в убежище, вошёл,

Где Гераклита я нашёл.

В смятеньи полном и великом

Он с радостью встречал меня,

Но вдруг отпрянул с громким криком,

Глазами, взором лишь пленя.

«Мы связаны духовной нитью,

Но почему же от тебя

Несётся хлад, проникшись смертью?» –

Спросил, он, губы теребя.

И вот стою я пред колонной

И ведаю ему рассказ.

Да, он сидел смятенья полный,

Как если б я читал приказ.

Но не успел я встрепенуться,

То он у моих ног лежал,

Так, не давая мне согнуться,

В мои циновки он рыдал:

«За крест спасибо, – ожиданье, –

Ты одесную с Ним сидел.

Спасибо, брат, и за страданья,

Что ты к моим ушам воспел!»

Без промедленья я покинул

Чертоги прежние свои

В Элладу мысли перекинул

Вершить стяжательства свои.

2