Малая гостиная в левом крыле замка относилась к личным апартаментам госпожи Вяземской. Довольно большая, вытянутая вдоль окон комната соседствовала с кабинетом и малым обеденным залом и была обставлена удобной мебелью в английском стиле. Мягкие шторы в полосочку, светлая обивка стен и расставленные там и сям кушетки и кресла делали комнату уютной и торжественной.
Второй и третий этажи Непонятного Дома вообще отличались от помпезных помещений первого этажа, которые подавляли высотой потолков и титаническими размерами. Все не представительские покои особняка Вяземских производили впечатление обычного дома, не отпугивали чрезмерным лоском и глянцево-журнальным совершенством, принимали в себя мягко и довольно дружелюбно.
Говоря попросту, не выделывались. В них все было в меру – приятно глазу и душе.
…Ирина Владимировна сидела в кресле возле низкого чайного столика, на котором стояли два наполненных коньячных фужера, и рассеянно барабанила по столешнице наманикюренными ноготками. Деловой костюм она так и не успела сменить на домашний.
– Что тебе, Алиса? – безразлично спросила хозяйка.
– Ирина Владимировна, нам надо поговорить, – негромко, но твердо произнесла я.
Вяземская подняла брови. Кажется, она решила, что я собираюсь дать развернутый отчет о поездке в Клин. Отчет ее, судя по недовольно блеснувшим глазам, нисколько не интересовал, и я, пока меня не развернули в сторону кастрюль и пылесосов, решила брать быка за рога. Привлечь к себе внимание и заставить слушать.
– Ирина Владимировна, вокруг вашего дома происходят странные события. Уже погибли три человека, и это, кажется, не предел.
Браво. Ничего лучшего для привлечения внимания я, пожалуй, изобрести не смогла бы: из двери, которая соединяла гостиную с кабинетом, вышел подтянутый мужчина среднего роста, в черном костюме, с телефоном в руке. Подняв кустистые смоляные брови под челку цвета соли с перцем, он с интересом упер в меня взгляд и буркнул в трубку: «Я перезвоню».
Я смотрела на вошедшего в немом оцепенении, поскольку не видела, как Вяземская подъезжала к дому, не знала, что с ней приехал гость, и никак не ожидала встретить в гостиной кого-то еще.
– Муслим, ты слышал? – произнесла Вяземская. – Три человека… Бред какой-то! – Она кинулась на меня: – Ты здорова, Алиса?
– Подожди, Ирина, – остановил ее гость и, встав у окна возле высокой напольной лампы, словно спрятался за светом. – Продолжайте, девушка.
Все подготовленные речи мигом испарились из головы, и если бы не ободряющий кивок гостя – говорите, Алиса, говорите, – я тут же согласилась бы с Ириной Владимировной, что я немного нездорова, и убралась бы куда подальше.
Мужчина подошел ближе и, пробежав по моему лицу чуть выпуклыми карими глазами, сказал:
– Три смерти? И кто же – третий?
– Людмила, – сглотнув, ответила я. – Горничная. Умерла сегодня ночью.
Продолжая стоять напротив, гость повернулся к хозяйке дома:
– Это правда?
Взмахом руки Вяземская откинула со щеки прядь волос и подтвердила:
– Правда. Увезли сегодня ночью. Кажется, сердечный приступ.
– Так, так, – пробормотал Муслим. – Что ж, продолжайте, Алиса.
Сам отошел к чайному столику и сел в кресло по другую сторону от хозяйки дома.
Мне показалось – я сдаю экзамен. Перед комиссией, настроенной весьма неоднозначно, пытаюсь угадать не ответ, а интонацию. Стараюсь выбрать тон: повествовательный, слезливо-жалобный или отстраненно-фактический.
(В моем уже ни капельки не любовном сериале, как оказалось, нельзя предугадать ни одной реплики! Все диалоги собирались на живую нитку, в повествовательную ткань вплетались третьи лица и забирали ведущую роль!)
– Ирина Владимировна, четыре дня назад произошло недоразумение, – в привычном, об катанном ритме вступила я на авансцену, попала под софиты двух пар глаз и сбилась только минут через пять, пытаясь дать мотивировку странному поступку Жанны Константиновны. – Не знаю, зачем она это сделала, но… Я много думала над этим… Сегодня всю ночь не спала…
– Говорите, говорите, Алиса, – приободрил Муслим.
– В общем, так. Если в бутылке из-под инсулина был яд, Жанна Константиновна совсем не просто так отправила некую девицу в ваш дом. Ей кто-то заплатил, Жанна Константиновна собиралась купить новое жилье, но она не удержалась от хвастовства и всем направо и налево стала рассказывать, что начала с вами перезваниваться. И ей заткнули рот. Убили. Чтобы не нахвастала лишнего.
Во время повествования я старалась не смотреть на Ирину Владимировну. Ее лицо покрыла маска брезгливого ужаса, она, казалось, разглядывала меня, как выползшего из щели таракана, и нисколько не старалась придать лицу хоть сколько-то сочувствия или хотя бы чисто человеческого участия. Для нее я обернулась не заслуживающей прощения обманщицей. Вертлявой журналисткой, пробравшейся в ее дом путем обмана.
Мне пришлось все это вытерпеть.