Фальшивые червонцы

— А что тут объяснять, Шильдер? Украли вы их из сейфа своего начальника с намерениями, отнюдь не входящими в секретарские обязанности, переправить собирались в Кобург. Для следствия этот эпизод вполне ясен. Хотелось бы получить ваши разъяснения по некоторым другим пунктам обвинения. Расскажите, к примеру, как докатились до убийства и за что был вами ликвидирован Иннокентий Замятин?

— Это ложь! — отчаянно взвизгнул Михаил Шильдер. — Он утонул! Сам утонул! Сам! Сам! Вы никогда не сумеете доказать!

— Докажем, Шильдер, не извольте беспокоиться. А пока ознакомьтесь, пожалуйста, с дневником покойного Замятина. Там, кстати, и о вас кое-что говорится.

— Я не убивал Замятина! Я ни в чем не виноват!

Начиналась, увы, еще одна истерика. Опять понадобилось вызывать тюремного врача с успокоительными каплями, опять дожидаться конца диких воплей и стенаний.

За истерикой, как правило, следовали усиленные попытки спихнуть е себя ответственность. На кого угодно спихнуть, хоть на отца родного. Лишь бы самому казаться второстепенным исполнителем чужих приказов, жертвой рокового стечения обстоятельств, чуть ли не безвольной марионеткой, которой распоряжались злые люди.

У Михаила Шильдера выбора не было. Над ним возвышался лишь тайный советник Путилов, руководитель конспиративной организации. И «благороднейший человек» поспешил воспользоваться единственной своей возможностью, рыцаря из себя не разыгрывал.

Да, он сознается перед лицом правосудия. Он капитулирует. Вина его бесспорна, но это вынужденная вина, подневольная.

Несчастного Иннокентия Иннокентьевича велел уничтожить Путилов. Сразу после возвращения курьера из Ревеля.

Первоначально для этой акции намечался полковник Рихтер, но в последнюю минуту было принято другое решение. Полковник имеет склонность к запою и спьяна мог проболтаться, акцию поручили ему, Шильдеру.

Насильно заставили, поверьте, под страхом смерти. С Путиловым не всякий осмелится спорить, это властолюбивый и жестокий диктатор. Отказ от ликвидации бедного Иннокентия Иннокентьевича стоил бы ему собственной головы.

Встреча с Замятиным была устроена в пивной у Синего моста. Они тогда окончательно поссорились и разошлись врагами. Догнал он Иннокентия и ударил железной тростью по голове. Записка насчет самоубийства изготовлена была заранее.

Инициатором хищения секретных документов орудийного проекта явился также Путилов. Никаких резонов, говорящих о крайней рискованности этой выемки, слушать не пожелал. Смеялся прямо в глаза, сравнивал Михаила Шильдера с напустившим в штаны трусливым школьником.

По замыслу тайного советника подозрение должно было пасть на Ружейкина. Таким способом, говорил он, мы убьем сразу двух зайцев: большевики откажут в доверии полезному для них специалисту, а капитан «Данеброга» увезет ценный материал, представляющий несомненный интерес для наших друзей в Кобурге.

Последнее имело, вероятно, значение решающее, потому что налаживание деловых контактов с Кобургом весьма заботило Путилова. Не столько даже с Кобургом, сколько со стоящими за спиной Кирилла Владимировича немецкими военными кругами.

Единственной реальной силой в Европе, способной разделаться с Советской властью, Путилов считал немцев. Поддерживал сношения с штабом Кутепова, не гнушался подачками из Парижа, от Высшего монархического совета, но ставка была взята на Германию.

Политические взгляды тайного советника претерпели в последнее время серьезные изменения. Идеалом государственного устройства в современных условиях он считал фашистскую диктатуру Муссолини. С удовольствием любил повторять, что Бенито Муссолини надо было родиться не в Италии, а в России, где он больше ко двору.

Допросы «благороднейшего человека» помогли чекистам заполнить последние пустоты в обширном материале, собранном Александром Ивановичем Ланге и его помощниками.

Все теперь было раскрыто и расшифровано с исчерпывающей определенностью: и персональный состав участников контрреволюционной организации лицейского подполья, и каналы связи с зарубежными монархическими центрами, и пароли, и явочные квартиры. Тайное постепенно стало явным, непроясненных вопросов больше не было.

— Допускаю, что может возникнуть надобность повторить все вами сказанное на очной ставке с тайным советником, — предупредил Шильдера Александр Иванович. — Я знаю, насколько вы боитесь своего шефа, и хотел бы порекомендовать держаться спокойно. Господин Путилов хоть и страшноватый субъект, но кусаться мы ему не разрешим...

— Я ненавижу его, гражданин следователь, — пылко вскричал «благороднейший человек». — Поверьте, я все расскажу без малейшего колебания, потому что испытываю радость, наконец-то освободившись от его дьявольских чар!

— Вот и хорошо, гражданин Шильдер. Но громких слов, повторяю, не требуется, учреждение у нас строгое, деловое. Просто вам надо будет кратенько повторить сказанное на допросах...