При этом он ссылается на книгу Хельке Зандер и Барбары Йор «Освободители и освобожденные», где подсчеты делаются на данных не «двух главных берлинских госпиталей», а одной детской клиники, т. е. «для добавления солидности» совершает вполне сознательное передергивание. Не говоря уже о том, что эти данные весьма сомнительны, так как система расчетов Барбары Йор, основанная на произвольной экстраполяции числа детей, чьими отцами названы русские, рожденных в 1945 и 1946 гг. и обследованных в одной берлинской клинике, на общее количество женского населения Восточной Германии в возрасте «от 8 до 80 лет», не выдерживает никакой критики. Результат такого «обобщения» единичных случаев подразумевает, что «каждая 6-я восточная немка вне зависимости от возраста была минимум один раз изнасилована красноармейцами».
Но даже там, где Э. Бивор ссылается на реальные архивные документы, это ничего не доказывает. В Центральном архиве Министерства обороны РФ действительно хранятся материалы политотделов с донесениями, в которых собраны протоколы красноармейских, комсомольских и партийных собраний с описанием случаев девиантного поведения военнослужащих. Это пухлые папки, содержимое которых представляет собой сплошную чернуху.
Но они и комплектовались именно «тематически», о чем свидетельствуют сами их названия: «Чрезвычайные происшествия и аморальные явления» за такой-то период в такой-то воинской части. Кстати, уже эти названия показывают, что такого рода явления рассматривались армейским руководством не как поведенческая норма, а как чрезвычайное событие, требующее принятия решительных мер.
Есть в архиве и материалы военных трибуналов — следственные дела, приговоры и пр., где можно найти множество негативных примеров, потому что именно там такая информация и сконцентрирована. Но дело в том, что виновные в этих преступлениях составляли не более 2 % от общего числа военнослужащих»[97].
Суммировав вышеизложенную информацию, вывод напрашивается сам собой — далеко не все так однозначно как пишет Бивор и ему подобные. Ни о каких миллионах не может идти и речи. Этого бы не позволила ни советская система командования Красной Армии, ни менталитет русского человека. Попустительства сверху также не могло быть, это не совпадает с представленными приказами Ставки и командующих армий, и с долгосрочными внешнеполитическими целями советского руководства. Вспомните в чью сферу влияния попали восточноевропейские государства, какой там был установлен строй, какие страны вошли в военный блок Варшавского договора. И теперь представьте, — на сколько была бы жизнеспособна социалистическая промосковская власть в этих странах, будь они массово изнасилованы и разграблены Красной Армией? Да и отличаемся мы от немцев, даже иностранцы признают некую «душевность» русских, не в наших понятиях убивать, насиловать женщин и детей. Наоборот те же немцы отмечали, что красноармейцы неоднократно делились своими пайками с немецкими детьми. Однако, в тоже время, было бы неправильно полностью отрицать порочащие Красную Армию прецеденты. Действительно, были и грабежи (в данном случае я имею ввиду прямой грабеж населения, а не трофеи, снятые с убитых, пленных, взятых с пустующих квартир, государственных учреждений, все же война, трофеи никто не отменял, это было испокон веков во всех армиях) и убийства, и изнасилования, но они не носили систематический характер, и если они вскрывались, то сурово наказывались. Из-за чего они происходили? Помимо личностных факторов, сколько зла немецкие войска, эсесовцы и их пособники совершили на советской земле, сколько убили, сколько сожгли, сколько изнасиловали, и ведь это у них даже не считалось преступлением, согласно приказу «О применении военной подсудности в районе «Барбаросса» и об особых мерах войск», солдаты Вермахта фактически освобождались от ответственности за свои злодеяния.
Понятно, что в сердцах у советских солдат и офицеров бушевало чувство мести. Но мы им не воздали за содеянное, не было тех зверств, какие они сотворили на нашей Родине, вместо этого на улицах Берлина мы начали раздавать продовольствие, а немецкий народ продолжает жить. Почему западные исследователи не акцентируют на этом внимание — на милосердии советского солдата, а выискивают способы опорочить его? Историческая наука вновь уступает политике. К тому же, не исключаю возможность, что некоторые «свидетели» преступлений красноармейцев, могли не видеть их вовсе. В то время слухи о «азиатских ордах», раздутые геббельсовской пропагандой, активно ходили среди германского населения, пополняясь новыми выдуманными подробностями, и если первый человек сказал, что возможно было такое, через принцип «испорченного телефона» четвертый, пятый, восьмидесятый уже утверждал, что это было по-любому, и это видел если не он сам, то его близкие друзья. А через какое-то время что-то забывается, где-то можно и приврать, раз уж «мне» уделяется столько внимания.