Фамильная честь Вустеров

     Конечно, положение у меня было – не позавидуешь, и человек малодушный, пожалуй, решил бы, что сопротивляться  бесполезно,  он погиб. Но в том-то  и дело, что Вустеров, как я уже  не раз говорил, в малодушии не упрекнешь. Они никогда  не  теряют  голову.  Ум  молниеносно  выдает  решение,  за решением молниеносно  следует действие.  Таков  был и Наполеон.  Если  помните, в  ту минуту,  когда  я готовился объявить Споду,  что  знаю его тайну, я  закурил сигарету, и сейчас эта сигарета все еще была у меня во рту. Я выхватил ее из мундштука и прижал тлеющий конец к похожей на окорок руке, которая не давала мне уйти.

     Результат превзошел все мои  ожидания.  Казалось бы, весь ход последних событий должен изменить  психологию Родерика Спода, вселить в него опасение, что в любую минуту  может случиться самое невероятное и потому надо  быть ко всему готовым, но этот простейший маневр застают его врасплох. Он взревел от боли, выпустил мой пиджак, и я, естественно, не стал медлить. Бертрам Вустер знает, когда следует уйти, а когда остаться. Если Бертрам Вустер  видит, что навстречу ему идет лев, он сворачивает с дороги на тропинку.  Я  со всех ног рванул к  двери и вылетел бы за порог еще быстрее Гасси, не произойди у меня лобового столкновения с какой-то массивной особой, которая в  этот самый миг входила в  комнату. Помню, когда мы обхватили друг  друга руками, я подумал, что "Тотли-Тауэрс" – форменный сумасшедший дом.

     Я определил, что эта массивная особа  есть не кто иной, как моя тетушка Далия,  по  запаху  одеколона,  которым  были  смочены  ее  виски,  хотя  не растерялся  бы  и без одеколона: колоритные охотничьи ругательства,  которые сорвались с ее уст, сразу вывели меня на верный путь. Мы полетели кубарем на пол и даже,  наверно,  покатились, ибо я вдруг  обнаружил,  что столкнулся с Родериком  Сподом в  простыне, а  он,  когда я  его в  последний раз  видел, находился в  другом конце комнаты.  Без сомнения, объяснить это нетрудно: мы катились в направлении  норд-норд-ост, а он – в направлении зюйд-зюйд-вест, потому и встретились примерно на середине диагонали.

     Опомнившись, я заметил, что Спод держит  тетю Далию за левую ногу, а ей это, видимо, совершенно не нравится.  Она  задохнулась,  когда налетевший на нее племянник врезал ей под дых,  но сейчас начала приходить в себя и обрела способность негодовать. Ну и досталось всем от этой пламенной натуры!

     – Что это за притон? Что за дом умалишенных? – полыхала она. – Здесь все с ума посходили? Сначала навстречу мне по  коридору несется Виски-Боттл, как ошалевший мустанг. Потом ты норовишь пройти сквозь меня, будто меня и не существует. А теперь этот джентльмен  в  бурнусе щекочет мне щиколотку –  в последний раз  такое случилось со мной на охотничьем  балу в двадцать первом году.

     Видимо, ее  недовольство каким-то образом  пробило путь к ушам Спода, в нем  проснулось что-то  доброе,  потому что он  отпустил  теткину ногу,  она встала и принялась отряхивать свое платье.

     – А  теперь  будьте  любезны  объясниться, –  велела  она чуть  более спокойно, –  я требую.  Что здесь происходит? Что все  это значит? Кто этот идиот под балахоном?

     Я представил их друг другу.

     – Разве вы не знакомы со Сподом? Мистер Родерик Спод, миссис Траверс.

     Спод наконец-то стянул с себя простыню, но картина  по-прежнему была на месте, и тетя Далия с изумлением на нее уставилась.

     – Ради всего святого, зачем вы надели себе на шею картину? – спросила она. Потом добавила, слегка смягчившись: –  Впрочем,  носите  на  здоровье, только она вам не идет.

     Спод ничего не ответил. Он шумно дышал. Я не винил его, заметьте, – на его месте  я  бы  тоже  шумно  дышал, – однако мне было от этого не слишком уютно  и  хотелось,  чтобы он перестал  так  дышать.  Он  также буравил меня взглядом  –  хорошо  бы  и  буравить  перестал.  Красный   как  рак,  глаза выпучились, а волосы – странно, но почему-то казалось, что они стоят дыбом, ну в  точности иголки у озлившегося хамелеона, как  однажды сказал Дживс про Барми  Фозерингея-Фипса,  когда  тот  поставил  огромную  сумму  на  лошадь, которая, как  его уверили, должна победить, а она  пришла шестой на весенних скачках в Ньюмаркете.

     Помню, во  время непродолжительного конфликта  с Дживсом я нанял на его место  человека  в агентстве по найму  прислуги,  и через несколько дней  он надрался как сапожник, поджег дом и пытался изрезать меня на  куски кухонным ножом.  Ему,  видите  ли,  хотелось  посмотреть,   какого   цвета   у   меня внутренности, ни  больше ни меньше. До сих  пор я  считал этот эпизод  самым страшным  из всего, что  мне  довелось  пережить.  Теперь я  понял,  что  он передвинулся на второе место.