Фамильные ценности

Гримировались тогда жирным гримом производства ВТО, но у некоторых актеров были еще старинные немецкие трофейные гримы 1930-х годов. Снимали грим вазелином или лигнином – специальной тонкой гофрированной бумагой, отлично впитывающей влагу и жир. Лигнин был на вес золота, выдавали его в строго ограниченном количестве, чтобы не перерасходовали. А Магде Лукашевич после спектаклей “Рамаяна” или “Хижина дяди Тома”, где она играла то индуску, то негритянку, и вовсе приходилось соскабливать толстый слой грима и вазелина с лица ножом, похожим на мастихин. Мне казалось, что она ужасно смелая! Нож-то был тупой, но я ребенком этого не понимал и все время спрашивал:

– Тетя Магда, а ты не обрежешься?

Женские гримерные в ЦДТ располагались на втором этаже, а мужские – на первом. Соединяла их узенькая скрипучая и шаткая деревянная лестница шириной на одного человека, построенная еще в XIX веке. Взбираться по этой лесенке наверх было непросто – такой крутой и высокой казалась она мне в детстве. Половицы скрипели и ходили ходуном, а любимым развлечением у мужчин-актеров было усесться под этой лестницей и рассматривать то спускавшихся, то поднимавшихся по рассохшимся ступенькам артисток, которые, надо заметить, брюк в то время еще не носили. Когда я много лет спустя оказался в Центральном детском театре, лесенку эту уже не нашел: ее разобрали. Теперь на второй этаж можно подняться по широкой каменной лестнице или даже на лифте. Театру отдали целый подъезд, где раньше располагались коммунальные квартиры, и необходимость в старинной деревянной лесенке отпала.

На женской половине театра работала обаятельная гримерша Анечка, которая приносила актрисам парики, выполненные в ту пору обязательно из натуральных волос, а не из синтетических. Косы привозили то из Украины, то откуда-то из Сибири, и постижеры изготавливали из них уникальные парики. Я помню запах этих париков, усов, ресниц, помню аромат грима и лака и клея для волос… Спектаклей без грима и париков попросту не существовало. Актрисы играли в корсетах и костюмах, расписанных золотой и серебряной краской, а еще чаще – фунтиком с пастой. Костюмы были выполнены в эстетике дореволюционного театра, хотя, конечно, в качестве уступали тем, что были сделаны до 1917 года. В советское время парчу заменяли расписанной золотом и залитой клеем мешковиной или байкой, фланелью. Часто делали аппликации из “гробового глазета”, который легко можно было покрасить анилинами в разные цвета. А вместо дефицитного жемчуга и драгоценных камней использовали крашеный горох, чечевицу и рис. В каждом приличном театре был художник, занимавшийся росписью костюмов и аппликациями. Иногда для спектакля мама сама распускала ожерелья из искусственного жемчуга, чтобы украсить кокошник, корсаж костюма или диадему.

Спектакли оформлялись натуралистичными декорациями. Это была полная имитация жизни на сцене, но при помощи театральных эффектов. Траву изготавливали из зеленых мохристых лоскутков, пришитых на машинке к половикам, но цвет их часто не совпадал, так что сценический газон бывал несколько пятнистым. Чтобы изобразить бугорок или пригорок, под половик просто подкладывали специальную форму из папье-маше, в которую втыкались какие-то кустики и цветочки. Вообще, у театральных художников того времени папье-маше было любимым материалом. Они вымачивали в клейстере рваные газеты и обклеивали ими сделанные из пластилина или глины формы вазы, лампы, гербы Российской империи или балясины на перилах. О копиях скульптур львов в Ростове-на-Дону пишет в своих воспоминаниях мой отец. Никакой условности в театре не существовало. Она пришла вместе с Юрием Петровичем Любимовым лишь в начале 1960-х годов, когда он возглавил Театр на Таганке, где не нашлось места натуралистичности соцреализма. А Центральный детский театр существовал по законам XIX и начала XX века, но именно его спектакли сформировали мои театральные вкусы и пристрастия.

На сценах советских театров царило искусство социалистического реализма, и иного подхода мы не знали. Те, кто шел против этого течения – Евреинов, Чехов, Мейерхольд, Таиров, Михоэлс, – либо уехали из страны, либо кончили очень печально. Главным художником Детского театра был с 1965 года колоритный и яркий Эдуард Петрович Змойро. В прошлом режиссер и автор множества шаржей, он мне казался большим оригиналом: по маминым рассказам, у него дома жила ручная обезьянка, часто бедокурившая и обижавшая его гостей. Работы у Змойро были очень подвижными и эффектными, как и его декорации. Он любил использовать на сцене двигающиеся фурки[11] и вертящиеся карусели, мне нравился его стиль, а уж зрителям-детям – и подавно.