Фамильные ценности, или Возврату не подлежит

– Ну… – Привалов сделал вид, что раздумывает, хотя о чем тут раздумывать, судьба выдернула из колоды козырного туза, теперь главное – не профукать его попусту, и рассудительно сообщил: – Работы-то нынче не богато. Я бы помог, коли нужно. – Он старался говорить как можно более простонародно, дабы не выходить из образа «бедных тамбовских родственников». Пока матрос ни о чем таком его не спрашивал, но лучше не внушать подозрений.

На следующее утро Аркадий Владимирович занялся бумажными завалами вплотную. Груды на столе были лишь малой их толикой. Бумаги торчали из ящиков, слоями копились на полках шкафов, неустойчивым холмом высились на широком подоконнике. Солнцев – так звали матроса – восхищенно хлопал внезапно обретенного помощника по плечу, уважительно величал Аркадием Владимировичем, хотя и на «ты», что звучало довольно забавно, называл спасителем, угощал скверным чаем, а вечером приносил кусок колючего черного хлеба. Хлеб был влажный, липкий и отчетливо пах махоркой.

Привалов, не поднимая головы, работал с документами, стараясь не обращать внимания на бушующие в кабинете бури. Солнцев командовал являющимися к нему «орлами» так, словно находился на палубе ведущего бой эсминца. Раздавал указания, устраивал разносы и «классовые чистки», все это – на повышенных тонах. Говорить тихо он, похоже, не умел. Словно был не совсем человеком, а неким воинственным божеством, воплощением стихии – громкой и неплодотворной.

А тем временем на полках кабинетных шкафов, словно сами собой, появлялись аккуратные папочки с бумагами: подписанные, пронумерованные, расставленные по алфавиту, рассортированные по срочности, важности и «направлениям». «Направления» были собраны в отдельные списки: «мануфактура», «продукты питания», «одежда», «инвентарь», «транспорт» и прочие учетные наименования. На приведение бумаг в полный порядок ушло недели три. Когда удалось окончательно «свести дебет с кредитом» (это выражение матроса почему-то ужасно смешило), Солнцев сиял от удовольствия. Даже побрился в честь «праздника». Вообще он брился от случая к случаю: некогда, дескать, а начальству все равно, что на морде, ему главное – что в докладе.