Фанатизм

– Да, было одно дело. Мэр продал монастырские земли за городом, и вокруг монастыря стали расти виллы, все ближе и ближе. Монахам судиться не с руки вроде, да еще и с городским головой, но если смириться – ничего не останется, ни клочка земли. Обратились в наше бюро, я к ним выехала, стали бумаги разбирать, всю историю монастыря подняли – чуть ли не со времен татаро-монгольского ига. Потом в церковь зашла – уже на обратном пути – свечку поставить. И встретила Ивана. То есть, как встретила… Я за день так устала, в глазах от бумаг рябило, в церкви освещение рассеянное, и мне Горчаков почему-то в белых одеждах показался, светлым таким силуэтом. А он просто в джинсах белых был и майке, а ветровку на плечи накинул – ничего, конечно, по ветру не развевалось и не трепетало. Иконы там разглядывал. А я подошла и перед ним застыла. Он обернулся. Не знаю, что у меня в глазах было, но он даже испугался.

– Вам плохо? На воздух?

            Вывел меня из церкви, усадил на крыльцо, закурил, сел рядом. И наваждение прошло, понятное дело.

– Я адвокат, – говорю. – Буду интересы церкви в суде представлять.

– А я художник, – говорит он. – Значит, все нормально.

            Я до этого его не знала и ни одной картины его не видела. А потом, когда увидела, все повторилось – какое-то сияние, тепло, он. Хотя просто пейзаж был нарисован: река, закат и монастырь вдали – на той земле, которую мы у мэра отвоевали.

            И дальше жизнь идет: Женька сделал меня компаньоном, ввел в состав совета директоров, стали встречаться, летом на Кипр слетала отдохнуть, но все это имеет смысл, только если он есть. Если его нет, это все не имеет смысла. Нет тепла. И когда Бусыгин сказал, что все это – фанатизм, секта для духовно-нуждающихся, психически-неустойчивых, зависимых и слабых людей, мне его убить хотелось. Не спорить, не переубеждать, а убить…

– Мне он то же самое сказал, с той только разницей, что я нервничала больше всех перед его свадьбой…

            Ирина кивнула.

– Все нервничали. Все ревновали. Все боялись за него. Но, думаю, только у Стаса хватило бы денег заказать Аванесову. Правда, Бусыгину я этого не сказала.

– Стас же банкрот.

            Ира хмыкнула.

– Банкрот? Кредитов нахватал, а теперь банкрот? Знаю я, сколько это банкротство ему стоило! И подумай сама: мы его меньше всех знаем. Откуда он прибился? А шальной ведь малый – несдержанный, резкий, вроде и душа нараспашку, а на всех – камень за пазухой.

– Я не замечала…

– И везде ловко выкручивается, – продолжала Ирина, – сухим из воды выходит. У него же строительная компания была, он ее продать успел, а кредиты и не подумал возвращать. И теперь неизвестно, чем занимается.

            Ирина говорила убежденно. Может, с таким же энтузиазмом она выступала в суде, будучи уверенной в собственной правоте и хорошем гонораре.

– Ну, милиция разберется.

– Кто? Милиция? Не смеши меня! На них Аванесов давит, а они пыжатся и всех остальных прессуют. Но если человек упрется – ничего они не вытащат, а мы все немного недоговариваем, и прямых улик ни против кого нет. Так что будет еще один глухарь Бусыгину, я уверена.

– А он как?

– А он никак. Бусыгин – посредственность. Он на пенсию генералом не выйдет. Привык в делах копаться, когда спешить некуда и фигурантов дофига. И пусть себе копается. Как только у Аванесова запал кончится, все зависнет надолго – поверь мне, я эту контору знаю. А так дядька ничего, конечно, не лишен признаков интеллекта. С юморком. Вывел он меня сегодня этим юморком…

            Ирина еще немного посидела, обнимая батарею, и засобиралась.

– Пойду. Нужно еще к завтрашнему заседанию подготовиться. Две папки бумаг дома, а я все об Аванесовой думаю. Не повезло ей. А, говорят, влюбилась она в него, как кошка, перед отцом его отстояла. И, может, что-то бы у них и получилось…

            Когда Ирина ушла, стало нестерпимо тихо. Я включила радио, потом телевизор. Потом все вырубила и попыталась уснуть.

            Думать было бесполезно. Что толку застревать в ситуации, вязнуть в болоте сплошных подозрений? Мы это уже пережили, мы проскочили.

            Я пыталась выловить ту мысль, которая меня порадовала, но она ныряла под другие. Что-то проскользнуло приятное в этом разговоре с Ириной, что-то было… Сон не шел, вспомнилась вдруг статья, которую я так и не довела ума на работе и которая завтра должна была уйти в печать. Нужно приехать в офис пораньше, чтобы ее добить. А вечером нужно увидеться с…

            Ах, вот она, эта мысль: Бусыгин – не бабник и далеко не всем подследственным предлагает встретиться в неофициальной обстановке. Это неожиданно порадовало. Найденная мысль столкнула в дерганый сон, в котором были и Ирина, и майор, и даже его напарник, который вдруг собрал все листы в стопку и перевязал огромным красным бантом:

– А я все это время стихи писал! Вы не знали? Теперь издам свой сборник, получше, чем у Пушкина.

            Раздалась аплодисменты, и я проснулась. Небо за окном было еще темным, но валил снег.

7. ДАР

            Нужен ли человеку дар, который не может найти дороги к другим людям?