Фанатка: после падения (СИ)

И кабинку распахнул, и ввалился туда прямо в одежде. И сразу же в желанные губы впился. Без раздумий, отрезая пути сопротивления для них обоих. Целовал, глотал, пил ее ответные поцелуи и не мог насытиться. Будто сожрать хотел. Прижимал ее маленькое, мокрое тельце к скользкой стенке кабинки, не позволяя девушке думать, шевелиться, противиться. Чтоб не вырвалась, чтоб снова дала ему почувствовать ту нирвану, которую Филатов ощущал только рядом с ней.

Надя обхватила его лицо руками и целовала в ответ — жадно, исступленно, до потери дыхания, подставляла свои губы, давала их терзать, кусать, аж до боли, до крови. Леня терся о ее тело своим, напоминая об их прошлых часах в постели, показывая, как тосковал по ней, как хотел ее все это время… Надя… его личный оазис счастья.

Мокрая одежда облепила мужское худощавое тело, и девушка безуспешно пыталась расстегнуть рубашку, чтобы дотронуться до него, почувствовать под своими пальцами его кожу — и Лене до чертиков это было приятно! Ему было приятно, что его хотели — вот так, по-настоящему, до нетерпеливых стонов и сжимающихся на ногах пальцев. Одно резкое движение — и пуговицы разлетелись в стороны, и ставшая ненужной рубашка повисла в районе плеч, которые Надя покрывала горячими и ненасытными поцелуями.

— Сейчас, девочка, сейчас, — то ли ей, то ли себе пообещал Леня, сжал в своих больших ладонях ее упругую грудь и замер только когда вошел в нее. Глубоко, на всю длину, так, что искры с глаз посыпались. После нее у него за эти месяцы никого не было — не появлялась возможность. Поэтому Леонид оправдывал свое нетерпение периодом воздержания, но где-то там, в отдаленном углу сознания, украдкой проскользнула мысль о любви. Едкая, противная и ненужная.

Надя сладко застонала и в плечи его вцепилась, задыхаясь от быстрых и сильных толчков. Нет, она совсем не девочка. Девочки не могут так сводить с ума своими стонами и ответными ласками. А Надя сводила. Мягко откидывала голову назад, подставляя нежную шею и грудь с твердыми розовыми вершинами сосков для поцелуев, крепче сжимала длинные ноги на его торсе и до крови царапала спину своими ногтями. Вот только Леня не чувствовал боли. Он чувствовал полнейшую анархию, власть над этим юным девичьим телом, которым сейчас пользовался по своему усмотрению.

И лишь много позже, засыпая рядом с Надей на постели, он вдруг подумал о том, что это она пользуется им. Его телом, разумом и чувствами. Всем его существом — самоотверженно и беззаветно. Он сам ей это позволил.