Фанатка: после падения (СИ)

Всем телом он был со мной, на мне, во мне, но вот душой… Я могла догадываться о его истинных переживаниях и намерениях ровно настолько, насколько он сам позволял мне догадываться. Леня будто очертил внутри себя определенные границы, рубеж, за который мне не разрешено переходить. Его сын — самая запретная тема для возможного обсуждения и односторонних вопросов с моей стороны, но не единственная. Я хорошо помнила, как Леня забавлялся с журналисткой в гримерке и очень переживала, что подобное снова повторится. Долго держать в себе этот страх я не могла и озвучила его вслух, то не услышала в ответ желанного опровержения. Наоборот, Леня дал понять, что подобное вполне может произойти.

— Ты узнаешь об этом первой, — успокоил он меня, хотя врядли эти его слова можно считать успокоением. Наоборот, я еще больше напряглась в непомерной тревоге: — Ненавижу лгать об изменах. Ложь — самое грязное в отношениях. Противнее, чем сама измена.

Вот он, еще один закрытый участок, на который мне нет хода. Если я правильно поняла слова Валика, мать Артема изменила Лене и, бросив семью, уехала за границу. Видимо, это слишком сильно повлияло на его мировоззрение в целом и на доверие к людям в частности.

И я сделаю все, что в моих силах, чтобы завоевать его доверие целиком, полностью, чтобы Леня раскрылся передо мной, чтобы не держал в себе вечно свои мысли и позволил впустить меня в свою душу и в свое сердце…

С Артемом был перебор. Благо, девочка вовремя поняла навязчивость своих вопросов и сумела остановить свой буйный темперамент. Нет. Все, что касается его, Лениного, сына — под строжайшим запретом. Как зона отчуждения за колючей проволокой под напряжением. Его личный Чернобыль, куда никому нет хода… впрочем, как и выхода.

Леонид уже давно смирился, что Артем никогда не сможет стать полноценным членом общества. С трудом, переступая через все мыслимые и немыслимые отрицания, через которые однажды переступают все родители детей-инвалидов, Леня все же осознал — глубокие формы синдрома Дауна не поддаются ни лечению, ни коррекции. И осознание это равносильно самой изощренной пытке так ударило обухом по голове, что Леня в какой-то момент не выдержал и съехал. Квартиру купил для сына на соседней улице — специально неподалеку, чтобы не чувствовать себя родителем, кинувшим на произвол судьбы собственного ребенка. Леня по-прежнему оплачивал врачей, дефектологов, тренеров, даже несмотря на то, что все в один голос твердили, мол, мальчику ничего не поможет. Вон, недавно из специализированного центра для таких же, как он, «солнечных» малышей вернулся вместе с Варюшей. Толку только от этих центров…? Видеть, как твой ребенок вовсе не ребенок, как другие, а маленький монстр, живущем в своем, поломанном восприятии этого мира — вгоняло не просто в депрессию. Это уже была клиника, и, если бы Леонид не съехал, точно бы сошел с ума.