Фантасмагория душ. Рассказы и стихи

Ещё будучи пятнадцатилетним пацаном, Колька открыл в себе непреодолимое желание разобраться, почему окружающая его действительность, с виду кажущаяся такой логичной и абсолютной, имеет множество изъянов. В ней просто тяжело жить мыслящим существам, к которым он, понятное дело, причислял людей. Да и сам человек с двумя руками и ногами, туловищем и головой, если посмотреть со стороны не глазами землян, представлялся ему сущим уродцем.

Наверняка Бог, лепивший венец природы, постоянно ошибался, бесконечно переделывая своё творение, а потом, в конце концов, плюнул и оставил всё как есть. Иначе Всевышний не приправил бы этот кусок теста столькими щепотками злобы, зависти и жестокости – сгустком того холодного мрака, который в любой удобный момент может вылезти на поверхность и заслонить своими грязными ручищами чистую и хрупкую душу. Невидимый кусочек подлинного «Я» человека под воздействием этой огненной сатанинской лавы пискнет и скукожится, превращаясь в морщинистый сухофрукт. Иди потом, вари из него компот, добавляй уйму сахара в кастрюлю, чтобы снова возродить полезные свойства души.

А реальности?.. А реальности позволяли отбросить прочь все текущие закостенелые координаты времени и пространства, разграничения на что положено, a что запрещено. В них можно было телепортировать души людей, окуная тонкую материю в совершенно иной мир, кардинально отличный от нашего.

Каждый раз, когда Николай находил новый экземпляр, он шёл на рынок к Варваре Ильиничне – знакомой продавщице, предлагающей всякую хозяйственную утварь, и покупал у неё стеклянные банки. Знаете, такие небольшие, пол-литровые, в которых закручивают варенье. Но взамен сладкого продукта Панкратов помещал туда очередную реальность и плотно закрывал пластмассовой крышкой, чтобы она не выдохлась и не потеряла загадочный аромат неизведанного.

– Что, милок, опять новую нашёл? – прищурившись и приветливо улыбаясь, спрашивала у Николая женщина с большим торговым стажем, нисколечко не удивляясь причудам покупателя. За столько лет работы она и не такое видела.

– Да, вы угадали, – радостно отвечал ей счастливый коллекционер, нетерпеливо подпрыгивая на одном месте, – сегодня мне попался образец со звёздно-полосатым рисунком.

– О-о-о! Поди, в ней жизнь получше нашенской будет, – выносила обнадёживающий вердикт Варвара Ильинична.

– Не знаю, не знаю, – с нотками сомнения отвечал ей Николай, аккуратно помещая в стеклянную тару очередной экземпляр.

«Лишь бы не обжечься», – думал мужчина, вспоминая, как неделю назад он схватил голыми руками реальность ярко-красного цвета. Она показалась ему на первый взгляд такой милашкой… Напрасно, ой, как напрасно! Внешний вид так обманчив. Потом товарищ Панкратов долго накладывал мазь от ожогов на волдыри.

Но, не зацикливаясь на издержках, закономерно возникающих в процессе собирательства, он прощался с продавщицей и поскорее устремлялся в свою однокомнатную холостяцкую берлогу.

Коллекция у Николая Ивановича была разносторонней и объёмной. Поэтому для её хранения он приобрёл по бросовой цене у старушки из соседнего подъезда старинный коричневый шкаф. Такой древний, что, казалось, пыль в нём, забившаяся намертво в щели, ещё помнит дореволюционных барышень, достающих из деревянного «прадедушки» чайный сервиз с изображением последнего русского царя. Видимо, поэтому, когда Панкратов подходил к шкафу, чтобы расставить реальности по некоему им придуманному порядку, он неистово, в голос начинал чихать, тревожа покой безмолвного свидетеля неуёмной земной истории.

Хвастаться своей коллекцией Николай не привык, он был замкнутым человеком. Но иногда к нему заходил его друг Борис. В очередной раз поругавшись с женой, гость жаждал за рюмкой чая излить свою душу. В конце беседы, когда глаза у собеседников покрывались микроскопическими слезинками и излучали полнейшее взаимопонимание, коллекционер доставал из шкафа специально приготовленную банку с реальностью жёлтого цвета. Именно она распространяла по комнате флюиды счастья, радости и энергии. Борис успокаивался. Друг Николая погружался в волшебный мир иллюзий, в котором царило полнейшее благодушие, и где он жил с женой в семейной гармонии.

Получив порцию воодушевления, гость поздно вечером отправлялся домой, а на Николая от одиночества накатывала тоска. Панкратов понимал, что при всей противоречивости отношений с супругой Борька находится в той бурлящей атмосфере, в которой её обитателям, по крайней мере, не грозит кислородное голодание.

Чтобы немного развеять свою хандру, коллекционер надевал плащ, натягивал на голову кепку, в надежде, что не будет видно его грустных карих глаз, брал в руки зонт и растворялся в улочках дождливого города. Он неторопливо гулял, вспоминая под барабанную дробь падающих капель эпизоды из своей долгой жизни.