Фантастическая проза. Том 1. Монах на краю Земли

— Не знаю, — сказал он. — Жуликом, может, в какой-то степени и был. Он вообще мечтал всю армию телемеханической сделать, чтобы по радио управлялась — и танки, и самолеты, и корабли. А люди должны были на кнопочки нажимать и команды отдавать. Был в нем, конечно, грех гордыни, не без этого. Но чтобы вредить народу, который ему все дал, почести воздал такие, это вряд ли. Ты себя на его месте представь. Стал бы ты вредить тому, кто тебе дал все — славу, деньги, положение в обществе? Завидовали ему многие, вот и строчили доносы.

— Глупый у нас разговор, — сказал Востриков. — Заканчивайте, мужики!

— Ты чего? — удивился Дворников. — Если мы друг другу доверять не будем, если не станем друг дружки держаться, мы долго не протянем. Но ты прав, о политике много говорить не стоит. Те, кто много спорят о политике, рано или поздно продолжают свои споры на Колыме. Но я об ином. Понимаете, когда мы ставили антенну для радиосигналов, которыми собирались управлять бомбардировщиком, мы ставили антенну впереди, под кабиной штурмана, и ее постоянно срывало. Инерция мысли. А стоило закрепить антенну на хвостовом оперении, все сразу стало на свои места. Я к чему говорю? Мы все пошли по накатанной колее: вредительство, диверсии, заводские недоработки. И безрезультатно. Быть может, причина кроется совсем в ином. Но у нас нет сумасшедшей гипотезы, которая расставила все по местам.

Что у нас есть? Есть аварии, которые превышают все разумные допуски. Нет диверсантов и вредителей. Ну, по крайней мере, нет фигур, которых можно представить себе на месте вредителей. И ряд аварий просто невозможно объяснить заводскими причинами. В чем причина?

— Понять бы, — тоскливо сказал Востриков. — Понять!

— И еще у нас есть рапорт о завершении операции «Тойфельхен», — сказал я. — Вообще не лезет ни в какие ворота.

— Чудес на свете не бывает, — философски сказал Дворников. — Рано или поздно все объяснится.

Дворников был из тех людей, что влезают в каждую мелочь.

Именно он обратил внимание, что один-единственный экипаж летал на задания и возвращался обратно, несмотря ни на что. Это был экипаж Ляли. Дворников осмотрел самолет и обнаружил следы грубой сварки на поддоне двигателя. Именно туда угодила пуля немецкого зенитного пулемета, лететь на таком двигателе было просто невозможно, но экипаж Старцевой и Лангак благополучно возвратился из полета. Согласно всем аэродромным документам ремонт двигателя их самолета не производился. Возникал вопрос — где проводили сварные работы?

— Глупости говоришь, Сергей Семенович, — сказал я Дворникову. — Это что же получается? Девчата полетели, отбомбились по немцам, получили пули в двигатель, сели у немцев, на скорую руку отремонтировались на их аэродроме и назад — к своим?

— Я тебе факты излагаю, — Дворников на меня не смотрел. — Сам понимаю, сплошные закавыки, ничего не понятно. Но, — он поднял палец, — если факт имеет место, он требует объяснения.

А еще через день уже Востриков позвал меня на ночной аэродром.

— Веришь в Бога? — спросил он.

Присев на корточки около выхлопного патрубка двигателя, поманил меня рукой.

— Давай! — крикнул он.

Двигатель взвыл.

— Еще! — крикнул отец Федор.

Двигатель снова взревел.

Отец Федор встал, вытирая руки темным снегом.

— Видел? — спросил он.

Я кивнул.

— Слава Богу! — довольно сказал бывший семинарист. — А то я уже подумал, что чокнулся. Нет, ты и в самом деле видел?

— Я же сказал!

Дворников нам не поверил.

— Жуть, — прокомментировал он. — Мрак. Вы эти сказки девочкам рассказывайте! Ты, Аркаша, сегодня с Лялей гулять собрался? Вот ей и расскажи.

Сам он безуспешно пытался наладить отношения с майором Горькавой, ничего у него не вышло, поэтому он и злился на весь свет.

Конечно, в чем-то Дворников был прав. Расскажи я Лаггеру о том, что мы увидели среди искорок, вылетающих из выхлопного патрубка, он бы точно посчитал меня сумасшедшим. И любой бы посчитал меня за психа, если бы я ему рассказал, что видел в снопе искр маленького мужичка в малиновом кафтане, зеленых штанах, заправленных в сапоги, и тирольской шляпе с торчащим из нее гусиным перышком. Он показался на мгновение, выскочил из патрубка, внимательно и озабоченно оглядывая его, заметил нас, ошеломленно замер, балансируя на краю отверстия, и торопливо шмыгнул в недра машины. И все-таки мы с Востриковым достаточно хорошо разглядели его.

— Нечистая сила, — авторитетно сказал отец Федор. — Я читал. Сравнительно молодая нечистая сила, их еще гремлинами зовут. Ты заметил, что пальцы у него с перепонками и присосками?

Этого я не заметил. Но достаточно внимательно разглядел малиновый кафтан и озабоченное личико человечка. Словно он осматривал самолет перед боевым вылетом.

Ляля моему рассказу не удивилась.

Мы с ней брели по полю, когда я начал рассказывать ей о маленьком человечке, которого мы увидели в самолете.

— Значит, вы тоже знаете, — сказала он. — У меня тоже такой есть. Его Гансиком зовут. Он у меня в планшетке живет. Такой забавный! Только ты никому не говори, Аркаша, ладно?