Фантастическая проза. Том 1. Монах на краю Земли

Востриков на два дня уехал по заданию капитана Скибы, заодно должен был завезти в армартвооружение отчет по серебряным пулям. А в отчете том указано было, что ни единой серебряной пульки нами не истрачено, ввиду отсутствия инфернальных явлений. Это надо было такую формулировочку использовать! Да и далека она была от истины, тот самый «майор», что девочек потрошил или «угольный мешок» в проклятой деревне — разве они не были из разряда этих самых инфернальных явлений? Только некогда нам было магазины серебряными пулями снаряжать, а то бы уже отчет писали по полной программе. И радоваться мы должны были, что эти твари простой пуле податливы оказались и больших бед натворить просто не успели. Но когда я думал об этом, сразу представлялись мне освежеванные монстром женщины — словно с бойни их только что привезли, и тошнота покатывала, наполняя рот тягучей горячей слюной. Это хорошо, что среди нас Вострикова не было, после его рассуждений мне была бы гарантирована бессонная ночь!

Сошлись на том, что ехать придется всем. Как это всегда бывает, после принятого решения сразу стало легче. Заговорили на отвлеченные темы. Не потому что они интересовали больше всего остального. Просто это был способ переключиться на что-то более доступное воображению.

— Война закончится, — мечтательно сказал Дворников, — пойду на мебельную фабрику работать. Кровати буду делать.

— Зачем? — удивился я.

— После войны кроватей много потребуется. Надо будет детишек гон-добить. Сейчас война, мужики на фронте, поэтому детей мало рождается. После войны мужикам много придется потрудиться, чтобы все пробелы восполнить. Сколько еще на фронте погибнет? А сколько из-за того не родится? Ты, Аркаша, не смейся, я серьезно говорю. Я тут одну штуку придумал — кровать, которая складывается и места в доме не занимает. Рама из железных трубок, а между ними на пружинах брезентуха растягивается. И шарнирные соединения. Хочешь, разложил и с женой балуйся, хочешь — сложил и в угол поставил. Такие кровати можно тысячами выпускать. Ты сам посуди — война пройдет, все порушат, каждый квадратный метр жилья золотым казаться станет. Мы и до войны большей частью в коммуналках жили, а после войны лучше не станет, точно тебе говорю.

— А я в уголовный розыск вернусь, — сказал Дроздов. — После всех этих умников, мне наши гопники и босота нипочем будут, я их замыслы как семечки грызть буду. Нет, я серьезно, я тут за два месяца на три года старше стал. Раньше у меня рука плясала, когда при задержании в бандитов стрелял. Теперь не дрогнет. Аркаша, а ты чем после войны займешься?

— Молекулярной физикой, — сказал я. — Я ей и перед войной начинал заниматься, а уж после войны… А что, квартира у меня есть, я на нее броню перед уходом на фронт оформил, институты у нас тоже есть, интересной работой я на всю жизнь обеспечен, верно я говорю, Сергей Семенович?

Дворников странно посмотрел на меня и ничего не сказал. Вместо этого он повернулся к Скибе.

— А вы чем будете заниматься после войны, товарищ капитан?

— В колхоз вернусь, — сказал тот. — Будем вас, дармоедов, кормить от пуза. Я до войны главным механиком на межрайонной МТС работал, теперь, наверное, от нее одно название осталось, — он вдруг помрачнел, махнул рукой и отвернулся.

Я его понимал, у него семья под немцем осталось, капитан ничего о ней не знал. Да и сам он нам открылся вдруг совсем с иной стороны. Мыто его считали кадровым сотрудником органов, а он главным механиком на МТС до войны работал. А форма на нем ладно сидела, да и военная косточка ощущалась, не зря говорят, что из хохлов всегда лучшие офицеры и старшины получаются. Но вот чего в капитане никогда не было, так это злости. И к нам он относился совсем не по-начальнически. Но вот чего мне было странно, так это то, что мы от него почти никогда грубых слов не слышали. Что же он со своими механизаторами совсем без мата разговаривал? Народ в МТС простой, без грубого словца фразы не скажет, да и понимать будет лучше, если между нормальными словами матерную связку пустить. А Скиба на моей памяти матерился только однажды, при переходе условной линии фронта, когда мы выходили из окружения, и его немецкой пулей зацепило, он и позволил себе для облегчения организма несколько крепких слов с шипящими на конце.

— А отец Федор, — сказал вдруг Дроздов, — так и останется батюшкой. Будет кадилом размахивать и псалмы во славу Божию распевать.

— Это кто тут меня помянул всуе? — услышали мы вдруг громкий и веселый голос.

Отец Федор вернулся из своих странствий.

Честно говоря, мы все обрадовались его появлению. Похоже, мы просто уже привыкли друг к другу, стали единым целы, как говорил капитан Скиба, единым военным организмом, который называется командой.

Вечером этого дня мы ознакомились с радиоперехватами. Капитан Скиба был прав — бессмыслицы в них хватало. Все их приводить нет смысла, достаточно было ознакомиться хотя бы с двумя.