Он ушел в лес — в накомарнике, пыльнике, с дымарем в одной руке и фанерным коробом — в другой. Смотрелся он нелепо, но это я, скорее, преувеличиваю. Лес казался мирным, и пчеловод этот для леса был куда более естественен, чем мы все. Мы были пришельцами, он казался естественным продолжением природы. Он занимался делом, мы — по большому счету — валяли дурака. Мы разрушали то, что он всю жизнь созидал.
— Медку не желаете? — сказал Востриков, выкладывая на разостланную плащ-палатку тонкие кусочки хлеба и небольшую, похожую на аптекарскую, банку с желтой пахучей массой. — Николай Иванович выделил в качестве помощи фронту.
Мед был забытого уже вкуса, он огненно обжигал рот, словно и в самом деле аккумулировал в себе энергию солнца, собранную травами и цветами.
— Молодец! — сказал капитан Скиба, и мы не поняли, к кому относится его похвала, — к щедрому пчеловоду или оборотливому отцу Федору.
Стояло удивительно теплое лето.
Над нашим импровизированным столом закружились осы. Одна из них села на край банки и поползла, трогая крупинки меда жадным хоботком.
— Ишь, ты, — умилился Востриков. — Тоже медку возжелала!
— Закрой банку, — посоветовал Дворников, глядя в сторону дерева, у которого священнодействовал пчеловод. Николай Иванович и в самом деле словно проводил какой-то обряд. Впрочем, так оно и было — обряд изгнания пчел из дупла. Пчелам надлежало жить в улье, дупло подлежало проверке.
— Закрой банку, — посоветовал Дворников. — Ты ведь не хочешь, чтобы у Паши вся морда от укусов опухла?
— А чего Паша, чего Паша, — с некоторой обидой сказал бывший работник милиции.
— Вот копуша, — с ноткой нетерпения сказал Скиба.
— Он знает, что делает, — заступился за пчеловода Востриков. — Думаете, это так просто — улей взять? Там их десятки тысяч, если не миллионов. Со всеми общий язык не найдешь. А смотри — они его не кусают!
— Чувствуют хозяина, — задумчиво сообщил Дворников, по-крестьянски вытер рот и лег на плащ-палатку, глядя в небо. Небо было голубым, и по нему плыли редкие облака.
Вернулся пчеловод.
От него пахло дымом. Через плечо на ремне у него висел фанерный короб.
— Так я закончил, — сказал он просто. — Можете смотреть, только я вам вот что скажу: нет там ни хрена, и никогда ничего не было кроме пчелок.
Он разжал кулак. По ладони его медленно ползла пчела.
— Мои, — любовно сказал Николай Иванович.
— Это как ты определил? — удивился Сергей Семенович.
— А чего там определять, — сказал пчеловод. — У нас в районе только я нашу пчелу с афганкой скрестить пытался. У наших крылышки полуокружием заканчиваются, а у этих, как у осы, — острые.
Велико же было наше разочарование, когда обнаружилось, что обширное дупло дерево пусто! Не было никаких намеков на какую-то технику. Сев под деревом, мы смотрели друг на друга.
— Пустой номер, — сказал Дворников. — Но что-то осуществляло передачи?
— Не знаю, о каких передачах вы речь ведете, — сказал пчеловод, — а я свое дело сделал. Федор Николаевич, ты обещал, что меня с пчелками к дому подкинешь.
— Обещал, значит, сделаю, — твердо сказал отец Федор и вопросительно глянул на капитан.
Скиба равнодушно пожал плечами.
— Человек свою работу выполнил, — вздохнул он. — Пусть едет.
Еще через день «слухачи» осуществили очередной радиоперехват и сообщили, что радиопередатчик на тридцать километров сдвинулся к северу. По всем прикидкам получалось, что теперь источник радиосигналов находится в Текутово — небольшой деревушке, откуда отец Федор брал пчеловода.
— Придется к Николаю Ивановичу в гости ехать, — вздохнул Востриков. — Может, медком полакомимся.
— Но такого не может быть! — сказал Дворников. — Получается, этот самый Николай Иванович…
— Так и получается, — кивнул капитан Скиба. — Выходит, мы сами шпиона к дереву привели и дали ему снять аппаратуру. Лихо, лихо, ничего не скажешь. Еще и в сторонке болтались, чтобы ему не мешать. Купились на баночку меда!
— Так надо у него обыск немедленно провести, — встрепенулся Дроздов.
— А куда деваться? — пожал плечами капитан. — Только думается, теперь он ее так сховал, что сто лет будешь искать, да не найдешь.
— Ребята, ребята, — тревожно сказал Востриков. — Не может этого быть. Мне ж его рекомендовали, он ведь из бывших пограничников, десять лет на финской границе оттрубил. Гармаш так и сказал: проверенный, мол, во всех отношениях товарищ.
— Что еще за Гармаш? — хмуро спросил Скиба.
— Да местный работник! И начальство его тоже Николая Ивановича расхваливало. Правда, они его как пчеловода хвалили, таким, говорят, медком нигде кроме Текутово не полакомишься…
— Придется и к ним присмотреться, — задиристо хихикнул Дроздов. — Так и вскроем шпионское гнездо. Спекторов что пишет в книжке «Бдительность — железный закон войны»? Он пишет, что должна быть бдительность, бдительность и еще раз бдительность. Лучше перебдеть, чем недобдеть!
— Ерунда какая-то, — после недолгого общего молчания сказал Дворников. — Этак мы скоро друг друга подозревать начнем. Скажете тоже, товарищ капитан, — шпионское гнездо!?
— Обидеть человека легко, — начал Востриков.
Но капитан его быстро прервал.