Фантастическая проза. Том 1. Монах на краю Земли

Конечно же на этом доклад Вострикова был прерван. Когда постоянно хочется есть, когда нормы дневного харча такие, что хочется плакать или зубами скрипеть, возможность проглотить что-то сытное и калорийное пересиливает даже человеческое любопытство. Тем более что и капитан решил: сальцо залежаться может, а рассказ Вострикова никуда не убежит. А Дворников выразился еще выразительнее:

— Давай выкладывай свои трофеи, — сказал он. — А то у меня уже скулы сводит и зубы сжимаются от полного любопытства, сейчас окружающих кусать начнут!

Ничего особого на скатерти-самобранки из плащ-палатки и не было, только вот глодала меня потаенная мысль: живут же люди! Не голодают.

Прямо Китеж-град, что в былинах описан. А может, это и был тот самый Китеж-град, ну не град, конечно, а деревня, скрытая от всех, недоступная всем и оттого действительно независимая и счастливая. Самогонка деревенская горела синим пламенем, и крепости в ней было градусов семьдесят, не меньше. Думала ли мама перед войной, что ее сын, учившийся в институте на отличные оценки, робеющий при обращении к девочкам и краснеющий при крепком словце, сможет вот так лихо опрокидывать полкружки ядреного самогона в ставшее луженым горло, и при этом не морщиться, не задерживать дыхание, не мучиться от вдруг подступившей тошноты?

И картошка была посыпана укропом, а грибки и в самом деле были сказочно вкусными. А сало, сало! Она было с тремя или четырьмя мясными прослойками, грудинка настоящая, а не сало! Пир у нас был, настоящий пир, куда до него царским застольям! Там собирались люди пресытившиеся. А за плащ-палаткой сидели голодные бойцы, которые сейчас запросто замолотили бы молодыми крепкими зубами жареного бычка средних размеров вместе с костями и шкурой, пусть даже потом и пришлось бы мучиться несварением желудка.

— В общем, после третьего стакана я его и расколол, — сказал Востриков, лениво жуя кусок сала. Глаза у него стали осоловелыми, понятное дело, два застолья после великого и невольного поста перенести. Не каждому это под силу. Я сам ел осторожно, в полном соответствии с рекомендациями «Поваренной книги» госпожи Молоховец тщательно пережевывал пищу и с тревогой прислушивался к организму, который, привыкнув голодать, готов был в любой момент исторгнуть съеденное обратно. Только кто бы ему позволил это сделать!

— Сел я на него вплотную, мужик и рассказал все. Поначалу, конечно, темнил все, мол, Бог их бережет. А я ему тогда говорю, мол, Бог он береженого бережет куда лучше, чем небереженого. Староста и расхохотался. Понимаете, у них еще с давнего времени большое уважение к странствующим священникам, они их навроде святых почитают.

— Кто ж знал, что к ним провокатор пробрался, — грубо пошутил Дворников.

Шутка получилась невнятной, рот у Дворникова был занят более важным делом. Востриков его понял, но не обиделся. А чего обижаться? На обиженных воду возят, да еще и погоняют при этом.

— Вот так, значит, — сказал Востриков, разливая по кружкам остатки самогона из зеленой толстостенной бутылки. У нас в коммуналке в таких бутылках держали керосин для примусов и керогазов. — Действительно есть секрет, передается не то чтобы по наследству, тому, кто старшим в деревне будет. А такого приглядывают сызмальства — чтобы шустрым был и справедливостью не обделен, а главное — добрым этому человеку надо быть. Мы с вами на такие роли не годимся, нагляделись за последний год. Так вот, или заклинание у них есть тайное, или еще какая чертовщина, только Богом тут и близко не пахнет. Богу идолов не ставят. А тут у них четыре идола — Страга Севера, Страга Юга, ну и восточный с западным, конечно. И вкопаны вокруг деревни, каждый на своем месте. Вот они-то деревню и берегут. Я так думаю, тут без черта не обошлось. Хотел я внутреннюю диверсию произвести, вроде тайком на Страг этих святой водичкой тайком побрызгать, а потом остерегся малость.

— А чего ж остерегся? — строго поинтересовался капитан Скиба. — Нарушил бы механизм охраны, а там бы и мы подскочили, со старостой этим потолковать. И харчем бы разжились!

— Да я так и прикидывал, — сказал отец Федор, отодвинул кружку и мелко перекрестил рот. — А потом подумал: вот живут люди, горя не знают, к ним в деревню попасть — за счастье. Потому у них самые замухрижистые мужики всегда в выгодных мужиках ходили. А тут мы — с колхозом, органами, войной… Жалко мне их стало, пусть уж хоть кто-то по-человечески живет, раз у остальных судьба не сложилась.

— А ты о Родине подумал? — хмуро спросил Скиба. — Да этот секрет, может, важнее всех планов, что у Гитлера в сейфе лежат! Значит, так, завтра надеваешь свою рясу и в Маслино топаешь. А святой воды побольше захвати. Я договорюсь, нам под это дело роту автоматчиков выделят.

— Вот-вот, — вздохнул Востриков. — Мы такие: где люди хорошо живут, мы туда сразу роту автоматчиков, чтобы жили как все, а лучше бы и вообще не жили! Только ничего не получится, товарищ капитан.

— Это почему? — недобро удивился Скиба.