— Правильно, — кивнул Дворников. — Понимаешь, их могут даже осмотреть при выходе в озеро. Тут даже обыск ничего не даст. При них ничего нет, а кто будет внимательно изучать поплавки на сетях?
— Все это хорошо, — сказал капитан Скиба, ознакомившись с нашими выкладками. — Это даже приятно, что у меня такие вдумчивые подчиненные. Ваши соображения мы доложим куда следует, пусть поинтересуются. А вот что получилось у вашего командира, — он поманил нас к расстеленной карте.
По расчетам капитана Скибы с лесником выходов из ложбины было три. Во всех остальных случаях пришлось бы пробираться через заросли колючей ежевики и переплетения кустарников. Но это бы оставило заметный след на обмундировании убитых утягаем людей, а этого не было. Один выход — с которого шел утягай — тоже следовало отбросить. Люди со зверем встретились, следовательно, шли ему навстречу. Один проход выходил на болото. Пройти там, не испачкавшись в болотной грязи, невозможно. Сомнительно, что, выбравшись из болота, убитые зверем люди тратили время, чтобы привести себя в порядок. Между тем на сапогах и галифе не было следов грязи и ряски. Этот путь тоже исключался. Оставалось реальным одно направление — от ложбины к мысу Чалке. Это сообразовывалось с нашими соображениями, что диверсанты скрывались где-то на побережье.
— И место там удобное, — сказал лесник. — Заливчик там хороший, узкий, длинный, его тут еще Пеналом называют. И рыбаки там не появляются. Местные жители тоже туда стараются не ходить. Я, правда, бывал — обычное место, грибов море, только чувствуешь себя подавленно. Там в свое время когда-то финский хутор был…
— Почему? — спросил Востриков.
— Гиблое место, — махнул рукой старик. — О нем еще до революции дурная слава ходила.
— Легенды оставим на потом, — прервал воспоминания лесника Скиба. — И смотрите, что получается. Здесь нам надо искать, и только здесь. И особое внимание следует уделить поиску хутора, о котором говорит Василий Поликарпович.
Красный карандаш из планшетки капитана оставил на карте неровную окружность в районе мыса Чалка.
— Финский хутор — это интересно, — пробормотал Дворников. — Это многое может объяснить. Узнать бы еще, почему это место считается гиблым. Легенды на пустом месте не возникают.
Наши взгляды обратились к леснику. Махов хотел что-то возразить, но передумал.
— Ладно, — сказал он. — Только учтите, за что купил, за то и продаю. Было это году в девятьсот шестом. Стояло над Ладогой имение одного финна по фамилии Якконен. Ну, устроился он хорошо. Кругом леса, дичи и рыбы — хоть отбавляй. Тогда еще лесничества не было, он поставщиком был у питерских купцов и на том копейку неплохую имел. Подвалы у него были богатые и знаменитые, на все подворье тянулись. Жил человек. Но скучно ему было. Из-за скуки этот самый Якконен на нашей гармошке выучился играть. Иной раз днями сидит и на гармошке перед домом играет. А чего ему не играть, коли на него народ батрачит. Он к тому времени водяную мельницу у себя на ручье поставил, со всех деревушек к нему хлеб молоть приезжали, даже с Запорожского, Громово, Снегиревки… Опять же копейка в карман капает, чего ж для услады души не поиграть?
Вот однажды этот самый Якконен засиделся на скамеечке перед домом дотемна.
Вдруг мужик подъезжает на таратайке. Чернобородый такой. Взгляд дикий.
Подъехал и к Якконену.
— Здоров будешь, Юха!
Якконену такое обращение не понравилось. Он, хоть и чухна, к культурному обращению привык. Достал Якконен трубочку, неторопливо набил ее, пустил клуб дыма в сторону мужика и спрашивает:
— Я-то, — говорит, — Юха. Только вас вот не припоминаю. Откуда будете? Меня откуда знаете?
Мужик опять глазами сверкнул.
— Тебя мне, — говорит, — в Снегиревке присоветовали. Сказали самый ты искусник на гармошке наяривать, такой искусник, что больше и не сыскать нигде в округе.
Юхе, конечно, лестно, что его за первого гармониста держат. Ну а кому такое не лестно, когда за первого в каком деле считают?
Юха и спрашивает:
— А что надо-то?
— Надо, — говорить чернобородый, — на свадьбе сыграть. Знаю, Юха, деньги ты шибко любишь, так жених тебе передать велел, что обижен не будешь.
— А где свадьба? — больше из любопытства спрашивает Юха. Ему-то любые деньги — тьфу! Но интересно же!
— Рядом, — сказал чернобородый. — Прямо сейчас. Садись, Юха, говорю, не пожалеешь!
Якконена любопытство разобрало, к тому же странно ему стало: всех в округе он знает, а вот чтобы кто-то жениться собирался, даже не слышал.
Сел Якконен в таратайку, запряженную огромным вороным немецким битюгом. Тронулись. Приехали на хутор незнакомый.
В большой комнате гости сидят, пир и в самом деле идет. Гости пьяные уже. Песни горланят. Увидели Якконена, обрадовались: музыкант приехал! У Юхи от сердца и отлегло.
Налили ему самогонки. «Горько!» невесте с женихом крикнули, и пошло у них веселье.