— Первые малые подлодки, — демонстрировал вечерами ученую эрудицию Сергей Семенович, — еще в конце прошлого века строить начали. Был такой шляхтич Стефан Казимирович Држевецкий, правда, жил не в Польше, а во Франции. Богатый был мужик, от скуки изобретательством занялся. Ну, в конце века он с нашим Великим князем познакомился, с Константином Николаевичем, тот его и соблазнил пойти на службу в русскую армию. Вот тогда-то Држевецкий, который к тому времени несколько обрусел и букву «р» из своей фамилии потерял, а звать его тогда уже стали Степаном Карловичем, и предложил построить и принять на вооружение малую подлодку. Решил он устроить представление на Гатчинском пруду. И вот император с императрицей катаются, вода в пруду чистая прозрачная, и видно им, как под лодкой диковинный аппарат проплывает. А потом вдруг рядом с лодкой императорской четы всплыл, люк откинулся и выскочил из лодки галантный пан, припал к ручке императрице и вручил ей роскошный букет роз. Все, конечно, очарованы, император покорен, ну, и поручили лодку Морскому ведомству. Пятьдесят штук их построили на Невском заводе. Только этим лодкам воевать не довелось, поплавали они немного, а потом их законсервировали и хранили в крепостях, а после девятьсот пятого года Витте приказал их сдать в металлолом. Вот так.
— Царизм, — авторитетно сказал Дроздов. — Потому мы сражение под Цусимой и продули. Не обращали тогда внимания на научную мысль!
— Признаться, и лодка была говно, — сказал Дворников. — Двигалась лодка за счет мускульной силы четырех человек, которые нажимали на педали, схожие с велосипедными. А ежели ногами скорость набирать, много ли угребешь?
— Я же говорю — царизм, — снова сказал Дроздов. — Им подавай что подешевле, нет чтобы электромоторы поставить.
— Темный ты человек, — сказал Востриков. — Какие электромоторы? Время-то какое было?
— Ты, Сергей Семенович, — посоветовал Скиба, — перестань военные тайны разбалтывать, пусть они и царской России. Скажут, слишком много знает.
— А вы, товарищ капитан, — вежливо сказал Дроздов, — ведете себя, как шпион.
— Это почему? — с недоброй ухмылкой поинтересовался Скиба.
— Интереса не проявляете, — объяснил Дворников.
— Меньше знаешь, спишь крепче, — кивнул Скиба.
— Если так будет продолжаться, мы за войну столько загадочного и запретного узнаем, — вздохнул Дворников. — Носителями государственных тайн станем. А если кому-нибудь покажется, что мы слишком много знаем? Что тогда?
— Вечно ты, Сергей Семенович, настроение испортишь, — Скиба встал из-за стола, доставая из кармана портсигар, сработанный умельцем Ульяничем из батальона аэродромного обслуживания. Я такие портсигары у многих видел — Ульянич делал их из дюраля, который немцы использовали при строительстве бомбардировщиков, а окантовку изготовлял из цветного плекса. А еще он делал удобные станочки для производства сигарет по типу немецких. Выглядел станочек как три валика, на которые крепилась резина с немецкого плаща. А сбоку была такая рукояточка. Достаточно было в такой станок вложить листок папиросной бумаги и ровным слоем рассыпать на него табак или махру, предварительно смочив один край слюной, а потом повернуть рукояточку несколько раз, у вас в руках оказывалась самая настоящая сигарета, плотность которой зависела от количества пошедшего на закрутку сырья. У капитана Скибы такой станочек тоже оказался. А раньше не было.
«Так вот зачем он ездил в авиаполк», — догадался я.
Скиба прикурил и вышел на улицу. Снаружи беззлобно — скорее, для острастки — несколько раз гавкнул джульбарс лесника и, показав капитану свою бдительность при несении сторожевой службы, загремел цепью, забираясь в будку, чтобы продолжить свой сладкий сон.
С уходом капитана разговор увял.
Все понимали, что это наша последняя ночь на кордоне, завтра предстояло отправляться в расположение и продолжать переносить все тяготы и лишения нелегкой армейской жизни в полном соответствии с уставами и наставлениями.
Утром, когда мы грузились в машину, лесник даже прослезился. Потом спохватился и побежал в избу. Выволок оттуда мешок под картошку, только по округлым его бокам сразу видно было — не картошка там. Или, по крайней мере, не только картошка.
— Рябиновки, рябиновки возьмите, ребятки! — лесник подал в кузов бочонок. Из тех, что мы привезли с Черного подворья.
А потом так и стоял, пока машина отъезжала от кордона.
Сразу за березовой рощей дорога делала поворот, и лесника не стало видно.
— Вот и кончилась сытая жизнь! — вздохнул Дворников.
— Я так думаю, — Дроздов расстелил шинель на заботливо припасенную охапку сена, которое лесник заготавливал для своей коровы, а так же для того, чтобы в голодное время подкормить лосей и косуль, и, устраиваясь на шинели удобнее, сказал: — За эту самую лодку нам обязательно по Красному Знамени дадут! Как пить дать, если не по звездочке!
— Блажен, кто верует, — проскрипел из своего угла отец Федор. — Дадут так дадут, что теперь об этом гадать? Главное, Господь видел наше усердие, он его и отметит в должное время.